Бармен из Шереметьево

В следующую неделю он попросил Диму помочь преподавательнице русского языка приходской школы. Детей Дима любил и легко с ними ладил, но никакого учительского опыта, конечно же, у него не было. Вместо языка он просто начал по-русски преподавать географию. Просто, неформально, не нудно, непрофессионально — так, что ученики не хотели расходиться после занятий. Настоятель был горд и счастлив. Среди недели Дима подрабатывал в магазине фототоваров, принадлежащем Сигизмунду — казначею прихода. Жизненный путь казначея, приведший его во Франкфурт, был отмечен весьма тяжелыми и кровавыми событиями — арестом и высылкой родителей, войной, двумя ранениями и двумя пленениями. Чудом удалось ему после войны избежать выдачи СМЕРШу — спасла немка Труда, на которой он впоследствии женился. Сигизмунд яро ненавидел Советы и к новому помощнику отнесся поначалу с недоверием, но довольно быстро понял, что от этого вихрастого парня ничего плохого ждать не следует. В магазин частенько заглядывали солдаты и офицеры американских военных баз, во множестве разбросанных по территории ФРГ. Многие из них, заканчивая службу, не прочь были привезти домой качественный немецкий фотоаппарат, и тут новый помощник оказался незаменим. Димка с удовольствием общался с военными на английском, болтая на разные темы и помогая выбрать покупку. Сентиментальный бездетный Сигизмунд просто не мог нарадоваться. Внешне жизнь потихоньку налаживалась, но спокойствия не было и в помине — беглец плохо спал, почти не ел. Раза два в неделю приезжала веселая Гошка — показывала ему город, водила в кафешки, но никакого движения к ней он не ощущал, и это ужасно расстраивало обоих. «Нужно как-то определиться, — с тоской размышлял Димка, — иначе я заполучу психоз». Как это частенько бывает в жизни, помог алкоголь. Вообще-то, Дима его не употреблял. То есть почти не употреблял, что дома, в России, резко выделяло его из сверстников и вызывало большие подозрения еще у Аньки, да и не только у нее. Дима не имел к водке каких-то особых претензий, но когда-то давно, на собственных проводах в армию, он сильно перепил и долго мучительно блевал желчью, часть которой залетела в носоглотку и сильно обожгла слизистую. Навсегда запомнилась ему эта жгучая, кислая, омерзительная масса где-то за носом — с тех пор, стоило ему понюхать алкоголь, как внутри что-то рефлекторно сжималось и Дима, беспомощно и виновато улыбаясь, ставил рюмку обратно на стол. Впоследствии, правда, он придумал спасительную технологию — отправив рюмку водки в рот, он тут же подносил к губам стакан с водой якобы для того, чтобы запить, но на самом деле незаметно выплевывал в воду весь алкоголь. Работало это почти всегда без сбоев. В этот раз, впрочем, воспользоваться этим не пришлось. Новый 1982-ой год встречали у отца Дмитрия. Приглашенных было немного, за столом довольно быстро образовались две компании — в одной, что помоложе, говорили по-немецки, и Диме поневоле пришлось примкнуть к русскоговорящим, что были все значительно старше его. К вкуснейшим закускам жена Сигизмунда Труда подавала собственного приготовления Kirschwasser. Простодушный Димка в аромате сладкой черешни, смородины и миндаля даже не сразу разобрал алкоголь и после четырех или пяти фужеров сделался пьян. Сначала ему стало хорошо и он принимался благодарить собравшихся за участие в его так резко повернувшейся жизни, затем задумался и надолго замолчал. Все это время за ним внимательно наблюдал хозяин стола. Через некоторое время он даже подсел рядом. Однако расспрашивать поддатого гостя ему не пришлось — Димка заговорил сам, и остановить его было невозможно.

Дознание иерея

Услышанная история повергла священнослужителя в ужасное смятение. Это было совсем не то, что он ожидал — отец Дмитрий был уверен, что источником депрессий его подопечного являются оставшиеся в СССР родственники и, возможно, любимая девушка. Из рассказа, однако, высвечивалась совершенно другая, гораздо более зловещая история с убийством безвинного гражданина Германии. И хоть гость его напрямую не был в этом замешан, ситуация требовала разрешения. Второго января настоятель вежливо, но твердо попросил у Димы паспорт Рюба, затем поднялся к себе, вышел, завел машину и, ничего не объяснив, уехал. Димка отнесся к этому спокойно — он устал бояться, устал крутить в голове одни и те же мысли. Его уже устраивало любое разрешение этого узла.

Но уехал отец Дмитрий не в полицию, как был уверен беглец, — уехал он в Брауншвайг по адресу на наклейке в паспорте Мартина. Сначала иерей хотел позвонить и даже выяснил через оператора домашний телефон Рюбов, но отчего-то, набрав номер, бросил трубку и спустился к машине.