Барнаша

А встреча действительно была холодной. Хлопотала тёща Симона, и жена его, собирая им ужин. Время от времени хлопала входная дверь. Соседские женщины заносили в дом нечто от себя для братьев Учителя, какую-нибудь нехитрую снедь. Говорил много и бестолково Симон, в основном — о том, как любят Учителя в Капернауме, сколько у него учеников, среди них — излеченных, спасённых. И о богатых домах, куда они вхожи, и как их принимают. В углу шумели дети, пытаясь привлечь внимание взрослых. Иисус же всё молчал, и ласкал притихшего на Его руках Иосифа. Он ждал. Благонамеренное лицо у брата Иакова. Что-то он скажет?

Разговор о насущном, о том, за чем пришли, начался за ужином. Иаков прервал поток хвалебных речей Кифы. Обратился к Иисусу со словами:

— Если ты творишь такие дела, то и яви себя миру, — сказал он.

Вот он, ответ. Иисус даже улыбнулся. Причина появления братьев в Капернауме стала совершенно ясной, она лежала на поверхности. Чудеса, о которых говорила вся Галилея, — вот что привело к нему родных. Они сомневались, они пытались не верить. Но память о прошлом не давала им покоя, и сомневаясь, они прозревали и верили. Можно ли было забыть им о том, каким Он был? Каждый из них мог вспомнить хоть одно, хоть маленькое, но чудо, которое Он им явил. Иаков… Ему Он остановил кровь, текущую из страшной раны, что нанёс себе брат по неосторожности топором. Иуда… Мальчик страдал головными болями, и такими сильными, что сопровождались тошнотой, рвотой, головокружениями. Болело странно, половина лица и шеи, чётко поделенные срединной линией. Лишь руки Иисуса из раза в раз приносили ему облегчение, пока однажды боль не ушла совсем под прикосновением ласковых ладоней. Симон… Мочился по ночам в постель, не просыпаясь. Стыдился себя. Страдал от упрёков взрослых. Однажды Иисус долго говорил с ним. Иаков наверняка помнит, каким странным, отрешённым было лицо Симона при этом, словно он спал с открытыми глазами. А Иисус говорил: «запомни, ты больше никогда не будешь мочиться под себя. Никогда. Ты будешь просыпаться, и вставать. Не спи, просыпайся. Иди на улицу, чтобы справить нужду. Запомни, не спать».. Запомнил… Хотя в ту минуту, когда слушал Иисуса, казалось, грезил наяву. То был сон, но какой-то странный сон…

Итак, они помнили. И слышали о многом, что было ещё чудеснее. Это льстило им. И почти стёрло за это время в памяти странности Его характера. Его уходы из дома, Его нежелание кормить семью. Его непокорность. Они хотели простить. Теперь их родство могло стать выгодным, и они торопились упрочить выгоды этого родства, которых, в сущности, не было, да и не могло быть.

Улыбка Иисуса разозлила Иакова, раззадорила его. Он продолжал:

— Выйди отсюда и пойди в Иудею, чтобы и ученики твои видели дела, которые ты делаешь; ибо никто не делает чего-либо втайне и ищет сам быть известным. Яви себя миру. Праздник Кущей грядет. Мы идём в Й’ру-ш’лем. Не пойдёшь ли и ты с нами?

«Странное сочетание представляет собой братец Яакоб, — думал Он. Нетерпеливое тщеславие, грубое невежество, непростительная самонадеянность — что же из этих качеств в нём главное? Мы, кажется, простились с ним навсегда. Но нет, моя неожиданная слава не даёт ему спать ночами спокойно. Не даёт, хотя он ненавидит меня и никогда не поймёт. А славой потребует поделиться. Уже требует».

— Они называют тебя «равви», и слушают тебя. Но среди твоих учеников — лишь рыбаки, и мытари, и грешники. Учёные и мудрые Израиля отвергают Тебя, книжники клянут. Зачем вступаешь ты во вражду с ними? Разве они не слуги Господни? Если тебе дана такая сила, яви её в Й’ру-ш’лем. Священники и старейшины пусть станут Твоими. Народ — невежда в законе, и разве не проклят он?

«Враждебность священников и раввинов пугает их. Яакоб не на шутку встревожен. Он готов признать меня Мессией, ибо слава о чудесах для него не пустой звук, он в них верит. Но страстно желает, чтобы меня при этом признали прежде слуги Господни. Ничего не значит для брата моя истина, когда с ней не согласятся священники, раввины, фарисеи. Любая истина — ложь, если её не разделяют те, кому этим подобает заниматься, по его убеждению».

Следовало остановить Иакова, Он устал. Он устал слушать этого человека, не знающего Истины, но не стесняющегося произносить кучу других, лживых, зато прописных истин. Поучающего. Самодовольного. Глупого. Никуда Он с ними не пойдет. Рядом с Иаковом померкнет радуга в небе, заскучает. И праздник Кущей, праздник осеннего плодородия, станет днём увядания. Днём смерти.

— Нет, — сказал Он, прервав благостную речь брата. — Моё время явить Себя миру, который есть также и ваш мир, и который поэтому не может ненавидеть вас, как он ненавидит меня, ещё не настало.

Тем самым Он отсёк себя от Иакова. Он сказал ему — ты плоть от плоти этого мира, дела которого тебе известны, и дела эти — злы. Мир не может ненавидеть тех, кто одного с ним духа.

— Ты ли, отвергающий Храм и наши праздники, ты ли, не знающий субботы, друг мытарям, говоришь мне это? — взвился Иаков. Иисус вздохнул.