Барон

– Александра, ты меня совсем не слышишь. Нет времени пустословить. Я звоню по делу.

Видели бы вы ее реакцию! Я та ее и на проводе вижу.

– По какому делу, дедушка? – едва сдерживается, чтобы не повесить трубку.

– Долго объяснять по телефону. Приезжай, нам с бабушкой нужна твоя помощь.

Молчит.

– Видишь ли, я сейчас… – опасаясь. Сильно опасаясь, но она скажет. Непременно скажет. – Не могу приехать.

А вот сейчас примет классическую позу. Как же я это люблю!

– У нас с «умником» планы на вечер. Это не может подождать до завтра?

«С умником»! Такое безоружное нападение. Детка ничему не учится.

– Оу, конечно, я понимаю. – еще паузу и… Мочи! – Тебе ведь не до старого пердуна.

– Де…

– Ничего, ничего, ты сказала то, что думаешь. Все правильно. Этому я тебя и учил.

Я вправду именно этому ее и учил.

– Я такого не говорила!

– Не слышу! Похоже, проблемы со связью! Ничего не разобрать. Ладно, не буду отвлекать. Веселись, а я, пожалуй, поработаю над завещанием – нужно внести несколько правок – избавиться от второстепенных персонажей, устранить сюжетные дыры. До встречи.

У Нотариуса!

– Постой!

Победа. Четыре три. Гол в уже истекшее добавленное время. Спасибо судье, что дал подать угловой.

– Что ты сказала?

– Я приеду. – матч окончен. – Приеду…

– Прекрасно! Рад, что ты сама вызвалась помочь. Знаешь, не хотелось заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Ждем!

Конечно это перебор. Гротеск, гиперболизация, гигантизация, гыгыация в чистом виде. Я романтизирую старость – держу в руках обветрившуюся черствую булку, – ищу в ней изюминки, с детства недолюбливая изюм, и примеряю на себя ее потертый пыльный наряд, пропахший лекарствами, воспоминаниями, нежирной пищей, ответственностью, мудростью, опытом, вольностью и маленькими радостями. Старики вправе разорвать меня в клочья, но я бы на их месте, а я тут, как видите, нередко оказываюсь на их месте, выбрал бы казнь мучительнее – предоставить мне самому возможность разувериться в старости.

Ну а если без ёрничанья, то все это мне видится побегом от реальности и желанием сразу перескочить к «заслуженной пенсии», не проходя мириады испытаний. Об этом несложно догадаться, верно? Я до сих пор боюсь очень многого в жизни, и потому моя молодость иногда кажется мне кастрированной, хоть я и ее романтизирую. Романтизирую, разумеется, не кастрацию, а молодость. Я люблю молодость и все, что с ней связано. Ее людей, драйв, вечеринки, ее музыку – самую новую и ту, что из детства, когда мама, зная твои любимые песни и видя, что ты стесняешься, просила таксиста добавить звук, – ее поэзию – шумную, иногда даже слишком, непонятную, порой недостаточно, но бесконечно красивую – любовь, из-за которой невозможно уснуть, бессонные ночи, сны – пусть даже самые дурацкие и бессмысленные, – любовь, которую ненавидишь, но ждешь больше всего на свете – ее воду, водопадом льющуюся в бездонные стаканы, ее огонь, фейерверком от спички разлетающийся, улицы, в один час коротконогие, а в другой бесконечно долгие, бары, неоном подсвеченное лицо незнакомки, любовь, которую презираешь, но все-равно любишь, раннее утро в парке, нетвердую походку, гомерический смех и слезы печали, слезы, потому что думали, что у нас та все будет иначе, я люблю прожигающую все изнутри рвоту, калейдоскоп идей и чертово колесо амбиций, мосты через реки мечт, не пойми с какой крыши свалившийся снег, истории выдуманные и правдивые, из какого ведра пролившийся дождь, головную боль, воспаленное горло, эти голоса, стук проезжающих мимо вагонов – мы опоздали вновь, – люблю возвращаться туда, откуда в припадке хотел уйти навсегда, люблю начало праздника и люблю его окончание, ведь за ним должен последовать следующий. Должен же, ведь правда? Должен…? Люблю своих друзей, о которых пока еще не романтизировал «в старости», но они прекрасно знают, сколько я отдам за то, чтобы идти с ними в 2050 или в 2060…

А можно и не идти никуда. И сняв подковы просто сидеть где-нибудь, играть в шахматы, пить чай, вино, смотреть футбол и кино, и смеяться над нашими жизнями, над нашими бабками в конце концов.

–Моя тут недавно вырядилась, а я ей говорю. Неужели ты решила попытать счастье и найти кого-нибудь, кто родился в двадцать первом веке? Тогда, моя дорогая, тебе придется ждать наступления двадцать второго, чтобы этот потенциальный кавалер стал достаточно старым для твоей персоны.

Смеяться и плакать.

Смеяться и плакать.

И в конце все-таки смеяться.

Я люблю их.

И люблю нашу молодость, пусть даже кастрированную.

Люблю. Правда.

Но откуда же этот горб на моей спине, склоняющий идти туда, где в тусклом свете фонарей фосфоресцируют очертания гро…ба…ра…?

Этот страх. Не понимаю…

-Ультрачизбургер и пинту темного, пожалуйста.