Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

На складах фирмы Бидерман находились всевозможные товары (особенно пушнина), свыше чем на миллион долларов, но наличных денег не было. Жена Носкова не знала, где они спрятаны. Восемь дней пытали Носкова, вскоре он превратился, по заявлению палачей, в «мешок с костями». Его жгли раскаленным железом, пороли, подвешивали за пальцы к потолку, пороли… Сидевшие вместе с ним в подвале рассказывали, что через несколько дней на спине несчастного была каша, – от шеи до пят мясо болталось кусками. После пыток приносили его в бессознательном состоянии, раскачивали за ноги и руки и бросали на дно подвала, в котором были неубранные трупы замученных ранее людей. Вскоре мухи положили личинки в изрубленное мясо несчастного, завелись личинки-черви. Вся спина шевелилась. На восьмой день Носков сошел с ума. Но даже в сумасшествии не сказал, где спрятаны деньги. После смерти Носкова стали распродавать по дешевке пушнину фирмы Бидерман. Шкурку тарбагана продавали за 23 цента. Оставшиеся дома Носкова (добрый десяток) ликвидировались Сипайловым, были «проданы» местным коммерсантам, причем отказаться от покупки означало попасть в подвал комендантства. Говорят, что, когда Сипайлов донес барону о своей неудаче с Носковым, барон закричал: «Вешай себе дома на шею. У тебя пятнадцать тысяч отчисления (третья часть, полагавшаяся нашедшему преступника), внеси их, а дома забирай». Тело Носкова было выброшено в мусорную кучу, причем жене, на просьбу о похоронах, было отвечено Сипайловым: «Если хочешь валяться рядом – бери».

Здесь замечательнее всего диалог Унгерна с Сипайловым. Так пахан разговаривает обыкновенно со своей проштрафившейся шестеркой, которой теперь приходится отвечать «по понятиям». Чувствуется, что взаимоотношения между чинами Азиатской дивизии и ее начальника были сродни тем, что существуют в воровской шайке между рядовыми уголовниками и главарем. Недаром тот же Волков подметил, что за Унгерном «идут или уголовные преступники типа Сипайлова, Бурдуковского, Хоботова, которым ни при одном правительстве нельзя ждать пощады, или опустившиеся безвольные субъекты, типа полковника Лихачева, которых пугает, с одной стороны, кровавая расправа в случае неудачной попытки к побегу, с другой стороны, сотни верст степи, 40-градусный мороз, с риском не встретить ни одной юрты, ибо кочевники забираются зимой в такие пади, куда и ворон костей не заносит».

Еще один характерный пример – судьба фабриканта, старика Гордеева, в короткий срок наладившего работу в Урге кожевенной фабрики, обеспечившей Азиатскую дивизию сапогами и кожаным обмундированием. После того как производство наладилось, Гордеева обвинили в «сокрытии» 2500 долларов и повесили прямо на воротах фабрики!

Замечу, что примерно точно так же позднее большевики поступали с иностранными концессионерами, пытавшимися пожать плоды нэпа. Концессионеры завозили новое оборудование, налаживали производство, а когда наступало время получать прибыли, то концессию власти расторгали, придравшись к несоблюдению условий. Правда, концессионеров все-таки не казнили, хотя порой и арестовывали.

Многие из беженцев еще в Урге обратили внимание, что у большевиков и Унгерна много общего: нелюбовь к богатым, презрение к собственности, ставка на террор. И это при том, что большевиков барон считал своими главными врагами и они платили ему той же монетой.

В плане наказаний Унгерн не отличал их от нижних чинов. А видов наказаний, кроме смертной казни, было два: провинившегося либо сажали на крышу, под палящее солнце, иногда на несколько суток, либо избивали ташуром – длинной палкой, которой монголы погоняли скот, причем ташуром нередко орудовал сам барон.

Начальник контрразведки Азиатской дивизии подполковник Леонид Викторович Сипайло (Сипайлов) отличался ярко выраженным садизмом (в годы Первой мировой войны его признавали «душевнобольным» и «неврастеником»).