Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

В 1919 году при поддержке адмирала Колчака в Томске был открыт Институт исследования Сибири. К. Н. Ивановский работал в этом институте и в начале 1920 года в составе геологической экспедиции отправился в Урянхайский край. Там он получил известие о смерти жены и о том, что его сын потерял правый глаз. Дети оставались во Владивостоке, и Ивановский попробовал пробраться туда через Монголию. Из Урги Ивановский рассчитывал дальше ехать попутным автомобилем, но не смог получить документы от русского консула и застрял в Урге. Так, по крайней мере, Ивановский объяснял ситуацию в 1923 году советским следователям. Он будто бы был задержан на улице унгерновским патрулем и вызван к Унгерну для беседы. Тому нужен был грамотный писарь, умеющий печатать на машинке.

Ивановский заявил Унгерну, что он не военный и болен. Барон прорычал: «Будешь военным, а больному всё равно умирать». И добавил: «По глазам вижу – честный, – в штаб работать!»

Вот что вспоминает об Ивановском М. Г. Торчинский: «Начальником штаба у генерала Унгерна числился бывший помощник присяжного поверенного К. Н. Ивановский – человек молодой, культурный, общительный и доброжелательный. Откуда и как он попал в Урну – не помню. Делал ли он какую-нибудь штабную работу или нет – не знаю. Полагаю, что не делал, так как, будучи глубоко штатским человеком, он ее делать не мог. Не был причастен к экзекуциям. Вероятнее всего, он был приятным слушателем и оппонентом Унгерну, когда последнему хотелось пофилософствовать. Ивановский отредактировал наброски приказа № 15. Ивановский оказался одним из счастливых людей, благополучно отошедших от Унгерна. Когда Унгерн уходил в поход на Русь, он, снабдив Ивановского порядочной суммой денег и перевозочными средствами, отправил его с донесением к атаману Семенову».

Поручик Н. Н. Князев так описал обстоятельства назначения Ивановского начальником штаба: «Начальник штаба, Генерального штаба полковник Дубовик получил скромную должность заведующего оружием. Объяснялось это тем, что барон не переносил офицеров Генерального штаба. Дубовика заменил военный чиновник, бывший помощник присяжного поверенного Ивановский, который имел лишь весьма отдаленное знакомство с военной службой. Ивановский возглавил личный штаб барона – полувоенный, полуполитический. В Маймачене создан был штаб генерала Резухина, на которого барон возложил руководство операциями против отошедших к Троицкосавску китайцев. Свой «личный штаб «дедушка» приказал перевести в Хурэ.

Начальник штаба и комендант города реквизировали для этой цели лучший в городе дом и повели барона осматривать его будущее жилище. Не выходя из автомобиля, он окинул взглядом отведенный ему двухэтажный особняк и спросил: «Подумали ли вы о том, что я буду делать в этих палатах? Устраивать, что ли, приемы?» И приказал тотчас раскинуть для жилья и для штаба две обыкновенные юрты на окраине города, вблизи Да-Хурэ. По этому поводу барон разразился следующим приказом по дивизии: «Нет людей глупее, чем у меня в штабе. Приказываю чинов штаба и коменданта города лишить всех видов довольствия на три дня. Авось поумнеют»… И в Урге у барона не было штаба. Сидел там за штабным столом помощник присяжного поверенного Ивановский. Но это лицо могло именоваться начальником штаба лишь в весьма относительном смысле слова… Все начальники его штаба, по справедливости, могли считать себя лишь хорошо грамотными писарями, и, в лучшем случае, офицерами для составления сводки сведений по войсковой разведке, или же для экстраординарных поручений. Все операции барон вел самостоятельно».

Тут надо иметь в виду, что сам Князев со штабом дивизии и лично Унгерном дел практически не имел, и об инциденте с подбором здания для штаба знает явно понаслышке. Тем более что текст упоминаемого им приказа так до сих пор не найден. Сама же эта история больше смахивает на легенду, призванную оттенить аскетизм барона и его нетерпимость к тем, кто искал хоть какого-то комфорта. Князев также разделял общее убеждение, что Унгерн использовал начальников штаба только в качестве писарей.