Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

На допросе у красных Унгерн так объяснил причины своей борьбы с Советской властью: «Боролся за восстановление монархии. Восток непременно должен столкнуться с Западом. Белая культура, приведшая европейские народы к революции, сопровождавшаяся веками всеобщей нивелировки, упадком аристократии и прочая, подлежит распаду и замене желтой, восточной культурой. Основы аристократизма, вообще весь уклад восточного быта, чрезвычайно ему во всех подробностях симпатичны. Пресловутая «желтая опасность» – не существует для Унгерна. Он говорит, наоборот, о «белой опасности» европейской культуры с ее спутниками-революциями. Изложить свои идеи в виде сочинения Унгерн никогда не пытался, но считает себя на это способным».

Буддизм Унгерн принял больше для того, чтобы укрепить дружбу с монголами. Он и желто-красный монгольский халат надел, чтобы его лучше видели его конники. Так он, по крайней мере, объяснял в плену у большевиков: «Костюм монгольского князя – шелковый халат – носил, чтобы на далеком расстоянии быть видным войску». И в XX веке он оставался средневековым полководцем, который должен в сражении видеть поле битвы и, в свою очередь, быть видным своим войскам. Унгерн был, что называется, командиром поля боя, или, как теперь принято говорить, полевым командиром. Поэтому успешнее всего он командовал, когда имел дело с отрядом в 100–200 всадников. Разрабатывать на бумаге планы операций, координировать действия различных отрядов, находящихся вне поля его видимости, – это было не для барона.

«Я – сторонник палочной дисциплины Фридриха Великого, Николая I», – заявил Унгерн в 1921 году на допросе. На вопросы о побуждениях его к жестокости со своими подчиненными Унгерн отвечал, что он бывал жесток только с плохими офицерами и солдатами и что такое обращение вызывается требованиями дисциплины, как он ее понимает.

Но ту же дисциплину Унгерн пытался осуществлять и в отношении офицеров своей дивизии, и монгольских князей, что нарушало все сложившиеся нормы и правила и воспринималось крайне негативно. Солдату дать в морду в некоторых частях белой армии (но не в казачьих) было в порядке вещей, но вот офицеров, равно как и вольноопределяющихся, бить было не принято. Монгольские же князья и ламы вообще не знали ташура на своих спинах. Тем сильнее было потрясение.

С. Е. Хитун свидетельствует: «Однажды капитан Ф., закончив свой автомобильный наряд для Унгерна, вернулся на автомобильный двор и, созвав нас, офицеров, в угол, сказал дрожащим шепотом:

– Дерется!

– Кто? Где? Почему? – посыпались вопросы.

– Барон, ташуром (Ташур – 3–4 фута (0,9–1–2 м) длиной и 1 инч (2,54 см) диаметром бамбуковая палка, употребляемая монголами, чтобы погонять скот. Вместо кнутов и нагаек она вошла в употребление в Унгерновской дивизии.). Меня… по голове…

– За что? За что? – повторяли мы в нетерпении.

– Занесло на льду… боком сшиб китайскую двуколку… заставил поднимать… сам помогал.

– Как, бить офицера палкой? Как он смел?

– Да капитанские погоны на тебе были ли?

– Братцы, надо что-то предпринять, это так оставить нельзя!

– Зови Бориса! Он пришел с бароном из Даурии. Он нам даст совет, что сделать, чтобы предотвратить это позорное обращение с офицерством…

Мы все были возмущены до степени восстания. Глаза сверкали, щеки горели; слова под напором летели…

Пришел Борис, высокий, широкоплечий, молчаливый, с лицом белого негра. Выслушав спокойно наши отрывистые, нервные протесты, он, пожевав губами и по очереди обведя нас своими выпуклыми глазами, сказал:

– Напрасно волнуетесь, господа, дедушка… зря не бьет, вспылит и ударит; вас не застрелит, он знает свой характер и поэтому никогда не носит револьвера…

Он помолчал.

– Что касается оскорбления… – глаза Бориса сузились и, слегка покачивая головой, он продолжал: – Хуже оскорблений, чем вы и все русское офицерство перенесло от своей же солдатни, которую науськали на вас их комиссары, представить трудно… На вас плевали, погоны срывали, вас били и убивали. Чтобы спастись от этого, вы бегали, прятались, меняли свой облик, свою речь, а иногда и убеждения… Здесь вы под нашей защитой. Здесь вы в безопасности от распущенной солдатни, которая, подстегиваемая выкриками Троцкого: «Ату их!», охотилась за вами, а вы… вы бегали, скитались, прятались на чердаках, в подвалах, сеновалах и в стогах сена…

После некоторой паузы и в спокойном наставительном тоне добавил:

– Свое недовольство спрячьте! Недовольные были… шестьдесят человек из офицерского полка тайком ускакали на Восток… а попали еще дальше – на тот свет… Дедушка послал в погоню тургутов, которые перестреляли беглецов всех… до единого…

На крышу поднялся молодой монгол в мятой шелковой куртке. Он дрожал, всхлипывал и изредка икал. Его лицо было покрыто полосами грязи, в одной руке он зажал свою остроконечную шапку с павлиньим пером, а другая поддерживала его спадающие штаны.