Насчет двадцати тысяч монголов Унгерн сказал лишь для красного словца. Даже если бы ему удалось подчинить себе Внутреннюю Монголию (что, кстати сказать, вряд ли бы обрадовало «названного брата» и «старика»), то и тогда бы он не смог поставить под ружье такое количество монгольских всадников. В северный поход барон взял с собой не более 600 монгольских бойцов. В Урге осталось не более сотни монгольских всадников, еще несколько сот всадников находились в монгольских отрядах Жамболона, Хатн-батора и некоторых других, не подчинявшихся непосредственно Унгерну. Даже если добавить сюда несколько сот «красных монгол» Сухэ-Батора, до 20 тысяч будет еще очень далеко.
Главное же, посылка офицера к Чжан Куй Ю прямо с похода свидетельствует, что Унгерн испытывал большие сомнения в способности своими ограниченными силами разгромить красных и дойти до Транссиба. Потому и пытался в последний момент реализовать первоначальный семеновский план и вместо России двинутся в Китай, чтобы совместно с китайскими генералами восстанавливать на престоле династию Цин. Очевидно, тогда же, в конце мая, Унгерн отправил к Семенову Ивановского, чтобы наверняка узнать, может ли он рассчитывать на содействие семеновцев. Посланцем же к Чжан Куй Ю, вполне возможно, был другой начальник штаба, по инженерной части, Войцехович. Однако Ивановский уже не застал Семенова в Дайрене, поэтому задержался с возвращением и, если и встретился с Унгерном, то уже после поражения последнего под Троицкосавском, а скорее всего, вообще больше никогда не встретился. Арест же посланника Унгерна в Хайларе, очевидно, стал наиболее ясным ответом «старика» Чжан Цзо Лина на предложение барона. Властитель трех северо-восточных провинций Китая не собирался сажать на престол в Пекине Пу И или садится туда сам. Его вполне устраивало положение мощного регионального властителя. Отвечать за весь Китай будущий маршал не собирался.
К скорейшему выступлению из Монголии Унгерна подталкивало и то, что средства, захваченные в Урге, быстро таяли. Как утверждает Б. Н. Волков, ведавший, среди прочего, связями монгольских министерств с унгерновским интендантством, «Унгерн предполагал организовать отряд в пять тысяч человек (преимущественно русских), причем указывалось, что содержание всадника с конем, по местным ценам, не менее одного доллара за сутки (обмундирование, довольствие и фураж). Это составляет в месяц сто пятьдесят тысяч долларов, а в год – 1 800 000 долларов. Кто знает бюджет Монголии, кто знает эту полудикую страну, для того приведенная выше цифра – колоссальна…
Во что обходилось монгольскому народу содержание отряда Унгерна, говорит хотя бы тот факт, что ежедневно только в ургинское отделение унгерновского интендантства монгольским министерством финансов доставлялось 60–70 быков, в месяц 1800–2100 голов (всаднику выдавалось 4 фунта мяса в день). К характеристике быстро испорченных отношений приведу следующий случай. Доставленный в интендантство гурт в 300 голов начал болеть (появилась чума) и был отправлен на прививку за 30 верст от Урги. В течение 12 дней (срок прививки, отгон и привод гурта), отряд должен был остаться без мяса. Явившийся в министерство финансов представитель интендантства потребовал новый гурт. Дежурный монгольский чиновник в грубой до неприличности форме отказал в требовании: «До каких пор русские будут сидеть на нашей шее». Это начало конца. Азия говорит грубо и резко только в том случае, если чувствует за собой силу.
Особенно разорительны были для Монголии отряды, находящиеся где-нибудь далеко от центра, вроде отрядов есаула Хоботова на р. Харе или войскового старшины Тапхаева возле Сам-Бейса». Эти отряды попросту грабили монгольское население, творили жуткие насилия. На одном из допросов Унгерна спросили: «Почему вы потеряли авторитет в Урге?» Он ответил без затей: «Кормиться надо было…»
Перед выступлением в северный поход Унгерн несколько дней беседовал с оказавшимся в тот момент в Монголии известным польско-русским журналистом и писателем Фердинандом Оссендовским. В прошлом Оссендовский был революционером, за участие в революции 1905 года сидел в царской тюрьме. Теперь же ему пришлось писать антиреволюционный манифест – приказ № 15. Иначе, как опасался Оссендовский, Унгерн его живым из Монголии не выпустил бы.
Вот как Оссендовский описывает свои первые впечатления от встречи с Унгерном: