Баронесса и мертвец

— А это называется харизма, — с улыбкой проговорила Шевцова. — Детская харизма.

— А что это такое? — недоуменно спросила Крашенинникова.

— Трудно объяснить, — пожала плечами Шевцова. — Но одним словом можно выразиться так: харизма — это данная богом способность быть притягательным, всеми любимым. Вот, как-то так. К примеру, перед тобой сидит Алексей Петрович — вот он харизматичный человек, его тут все любят и уважают.

— Ну-ка, Настя, перестань меня нахваливать! — пригрозил пальцем оперативник. — А то и вправду возгоржусь!

— Аа, впервые слышу такое слово, — призналась мать ребенка. — А насчет Алексея Петровича все правильно сказали, мой сын сразу его полюбил.

— Просто встретились два одиночества… — смеясь, пропела Шевцова и направилась к двери, но Алексей остановил ее просьбой:

— Настя, раз Вова тебе так по душе, возьми, пожалуйста, на полчасика его к себе. Я хочу тут поговорить с Оксаной наедине.

— С удовольствием! — ответила женщина и протянула руку мальчику:

— Вовочка, пойдем со мной.

Мальчик, ловко спрыгнув с колен матери, взял за руку оперативницу.

— Пойдем, тетя Настя. Только Пока Чай возьмем с собой.

— Не Пока Чай, а Чоко Пай! — рассмеялась женщина. — Вот видишь, Вовочка придумал новое слово, но тоже звучит красиво!

Как только за ними закрылась дверь, Алексей ошарашил Крашенинникову откровением:

— А ведь ты, Оксана, мне приснилась, как только убила своего сожителя.

— К-как?! — удивленно воскликнула женщина. — Это прямо была я?!

— Да, это была ты, правда, в образе Пистимеи.

— А кто она такая? — спросила она, обескураженная сообщением.

— Видела фильм «Тени исчезают в полдень»?

— Да, в колонии водили в клуб. Пистимея — эта та женщина в черном, которая подожгла свой дом?

— Да она. Отец убивает их общего сына на войне, а она поджигает дом, где в подполье находится труп мужа.

— Почти как моя история, — горько усмехнулась женщина. — Надо бы еще раз посмотреть этот фильм.

— Ты лучше прочти книгу, — посоветовал ей сыщик. — В тюремной библиотеке она должна быть. Там Пистимея, в отличие от кино, конкретно убивает мужа.

— Обязательно прочту, — кивнула она. — Хотя читаю плохо, но осилю. Интересно узнать про свою судьбу из книги.

— Кстати, Пистимея была связана с бандой не бандой, но с сектой, похлеще банды, даже руководила ею.

— Ну я же! — усмехнулась Крашенинникова. — Тоже крутилась среди бандитов, имела там вес…

— И ничего в ее жизни светлого не было, — огорошил ее сыщик. — Но ты, Оксана, не переживай, с тобой такое не случится. Тебе надо вытерпеть все эти невзгоды и вернуться к сыну.

— Ох не знаю, — покачала она головой. — Я ранее судима, сейчас впаяют срок за убийство, а это как минимум десять лет. За это время я буду уже разбитой жизнью старухой и, если сын меня увидит, вряд ли признает во мне родную мать.

— Признает, признает, как родную маму не признает-то — это нонсенс, — заверил Алексей женщину и поинтересовался: — Оксана, ты говорила насчет своей двоюродной сестры, которая может взять его на воспитание. Расскажи про нее: кто она такая, где живет, чем занимается.

— Она дочь моей тети — старшей сестры матери, зовут ее Смирнова Зинаида, она живет в Новосибирске. Наши матери воспитывались в одной семье, но жизнь у них пошла совсем по-разному — у моей она не заладилась, мама стала пить, отец тоже пил, и они оба умерли, когда я была совсем маленькой. Об этом я подробно рассказывала вам во время допроса. А у Зинаиды родители были нормальные, она после школы поступила в мединститут, окончила его с отличием, а сейчас ученый-врач. Мы иногда переписываемся, она интересовалась судьбой моих детей, почему я и решила, что она может взять Вову на воспитание. Она замужем, муж тоже врач, имеют двух дочерей. Я ей еще не сообщила, что потеряла Аркадия, никак не могу решиться.

— Семья-то, действительно нормальная, врачи, — задумчиво покивал головой сыщик. — Думаешь, что могут взять его на воспитание? Усыновят?

— Надеюсь на это. А что мне остается делать, больше не на кого надеяться. У дедушки и бабушки не та обстановка, не смогут они сына поставить на ноги, а в детдом я его не хочу определять. Сама досыта наелась этой детдомовщины.

Алексей сам не понимал до конца, почему он так подробно интересуется дальнейшей судьбой мальчика. Да, он уже успел прикипеть к нему, да, он полюбил его, как бы полюбил своего сына, но это был чужой ребенок, и им должны были заниматься соответствующие службы, а не сотрудник уголовного розыска. Несмотря на эти противоречивые чувства, он все-таки решил принять участие в определении будущего мальчика. Глядя на несчастную женщину, на ее убитые тоской глаза, ощущая на расстоянии изъеденную горем душу, у него вдруг промелькнула в голове неожиданная мысль, от которой он невольно вздрогнул:

«А что, если мне усыновить мальчика? Согласится ли на это мама? Нет, это невозможно… Почему невозможно? Соседи же наши удочерили девочку и ничего, она у них уже родная. Нет, нет, пока об этом думать рано, надо посоветоваться с Ирмой. Что она скажет? Поругает меня или согласится? Мальчик ей понравился, она согласится. Может быть…»