Баронесса Настя

Из хрустального, серебром отороченного кувшина фрау Кристи разливала бледно-розовую воду. Она оказалась подслащённой, но вкуса сахара Кейда не почувствовала, и никакого запаха влага не издавала. Это была вода с сахарином, производившимся в Германии для бедных и голодающих. Дети пили охотно, не без удовольствия и всё время поглядывали на Кейду, словно спрашивая, — ну, как, — нравится наша еда?

После ужина детей повели спать, и генерал с Кейдой остались одни. И долго молчали. И даже ради этикета генерал не сразу заговорил с гостьей, а некоторое время в тягостном раздумье смотрел куда-то в сторону, но потом резко вскинул голову.

— Да, любезная фрейлейн, так мы живём, и выхода из своего дикого положения я не нахожу.

— Вам бы работать. Вы не пробовали?

— Что толку в работе! В армии ещё пока кормят, но из армии меня Гитлер уволил. Внял какой-то клевете, уж какой — неведомо, а только ясное дело: напраслину возвели. А тут... ну какая тут работа? Ацер содержания не даёт, а в другом каком месте — что толку? У вас люди работают, а плату за труд и им не дают. Вы ведь знаете, конечно, ваши тоже голодают.

Генерал распалялся в разговоре, всё больше входил в раж.

— Один только Вольфсон живёт припеваючи. Да Ацер, ваш кузен, тоже. Остальные бедствуют. Довоевались.

— Мне говорили, когда у нас была Украина, хлеб и масло, и сало свиное везли оттуда.

— Было, да всё сплыло. На беду и брат мой на фронте погиб, и жена его померла. Всё как-то вдруг на меня свалилось.

Он сделал над собой усилие, расправил плечи. Глаза его сузились, потемнели.

Моя стихия — бой, атака, и всегда победа. Но здесь... судьбе угодно меня унизить. Даже Ацер, эта тыловая крыса, загнал меня в угол. Мой дом заложен, как и ваш замок, помощи ниоткуда нет, я в отчаянии... И — простите: зачем я вам жалуюсь! Веду себя, как слизняк, неблагородно, чёрт побери! Он вдруг поднялся и отошёл к шкафу, на открытой дверце которого висел его мокрый китель. На нём матовым серебром светились два железных креста и ещё три каких-то ордена. Кейда подошла к нему, коснулась рукой плеча.

— Мы с вами фронтовики, кавалеры боевых орденов. Я помогу вам, если позволите.

— Помощи не приму, а вот если дадите работу...

— Кажется, ваш брат до войны был лесничим?

— Лесничим нет, у него не было образования, но за ним была должность лесника и объездчика, баронские леса и угодья стерёг.

— Не смею вам предлагать такую роль, — вы генерал.

— Отчего не смеете, — предлагайте! Я генерал, но и генералы есть хотят.

— Нет-нет, я вам другое дело предложу: обучайте меня вождению самолёта. И возить меня будете... куда захочу.

— Возить?.. Я у Ацера эту службу справляю.

— Но вы же сказали: Ацер содержания не даёт.

— Детали к самолёту покупает, двигатель купил.

— Вернём Ацеру деньги.

— Вернуть деньги? Но вы, милая фрейлейн, может, не знаете: вы и сами в трудном положении, тень Вольфсона будто бы и на вас легла.

— Эго мои проблемы. Вы только согласие дайте, я очень хочу научиться летать.

Генерал, осмыслив предложение, поднялся, принял стойку «смирно».

— Готов служить вам, как ваш верный Анчар. А теперь — извините, уже поздно, а дождь всё льёт и льёт. Позвоните фрау Мозель и оставайтесь у нас на ночь.

Кейда не долго думая с благодарностью приняла приглашение.

Утром завтрака не было. Видимо, и картофель весь вышел. Хозяин в парадной генеральской форме ждал Кейду в столовой. Фрау Криста вычистила и выгладила платье гостьи, и Кейда не заставила себя ждать. Вышла нарядная, весёлая, будто и не заметила, что завтрака нет и в семье Линца наступил настоящий голод.

— Мой генерал! — сказала она весело.— Вы позволите мне так называть вас?

— Мне чрезвычайно льстит такая дружественность обращения, — Генерал поцеловал Кейде руку.— Жду приказаний.

Кейда направилась к выходу. Дворик перед домом был чист и ухожен, над клумбой цветов хлопотала фрау Кристи. Кейда подошла к ней.

— Что дети, они спят?

— Да, госпожа баронесса. Дети спят.

— Мы далеко от замка?

— Нет, мы поедем на катере, а там раздобудем машину, — ответил генерал.

Дом Линца стоял на берегу озера. В крохотной рукотворной бухте был построен дощатый причал, к которому прилепился белый, как чайка, катер.

— У вас много транспорта, — и самолёт, и катер...

— Всё есть, и всё не моё. Третьего дня Ацер приказал оставить в его гараже автомобиль, запер мой геликоптер, — всё пошло под залог. Дорог бензин нынче.

— Сколько вам нужно денег для погашения долгов?

— Ой-ой!.. Сумма очень большая. И за транспорт, и за дом, и даже за землю, — всё перешло в собственность Вольфсону. Пока я воевал... Но помилуйте! Что я жалуюсь? Вильгельм мне говорил, что все Функи, кроме, конечно, Ацера, тоже в долгах.

— И всё-таки, — сколько вы должны Вольфсону?.. И Ацеру?

Генерал назвал сумму.

— Поедемте в банк к Вольфсону, — сказала Кейда.

Плыли по верхнему рукаву Боденского озера. Было тихо и солнечно, ласковый ветерок тянул с обширного зеркала воды. Ничто не напоминало о вчерашнем бешенстве природы.

— Вольфсон, верно, очень богат? — заговорила Кейда, сидя рядом с генералом, управлявшим катером.