Баронесса ринга

– Я не задержусь в Лондоне, – ответил тот, решив, что Марианна поручила Сесиль выяснить, как лучше всего избегать неловких встреч с любовником, когда они сойдут на берег. – Поеду домой, в Вортам.

Он не знал, долго ли там пробудет. Сначала Сент-Джон планировал привезти Бена с собой в Вортам и остаться там до конца года, поддерживая ложь о поездке в Америку. А сейчас… что ж, раз война на носу, ему придется вернуться в город, и чем раньше, тем лучше. Когда же начнут спрашивать, почему он так рано вернулся, придумает что-нибудь.

– Я еду в Лондон, – сказал Гай, не дождавшись вопроса от Сесиль.

– А вы? – спросила она Эллиота.

– Мне нужно вернуться к работе. Смею предположить, я буду очень занят. – Он коротко взглянул на Джо, но та словно не слышала их разговора: поглаживала Ангуса по голове.

– Действительно, – добавил Эллиот громче. – Уверен, я им просто отчаянно нужен. Возможно, придется даже нанять больше сотрудников с определенными… гм… талантами.

Джо отошла от них, направляясь к носу судна, и Гай перевел взгляд с быстро исчезавшей фигурки на Эллиота.

– Ты говоришь о том, о чем я подумал?

– У Блейд уже есть работа, – произнесла Сесиль, обращаясь к Эллиоту, и бросила жесткий, неприязненный взгляд на Гая. – У нас троих полно дел в театре. Мы будем очень заняты.

Гай откашлялся и попятился, наткнувшись на ее язвительный взгляд.

Сесиль снова обернулась к Стонтону.

– Я убедила Марианну сосредоточить все внимание на деловых вопросах. Она оставит занятия боксом.

Сент-Джон это уже знал. Это было единственное обещание, которое он вырвал у нее. Марианна поделилась с ним планами взять на себя управление цирком, и он приветствовал этот шаг.

К несчастью, пустоту внутри данное обещание заполнить не могло.

Марианна еще не знала, что 1815 год будет совершенно особенным в ее жизни, да и в жизни соотечественников.

Кровь, пролитая в Ватерлоо, превратила остаток лета в посткошмарное отчаяние.

Настроение союзников после битвы было решительным: Наполеон Бонапарт не избежит наказания за свои деяния.

Несколько недель Марианна вместе со всем миром гадала, будет ли ее отец публично казнен в Париже, сбежит в Америку или, как он, кажется, надеялся, снова поднимет Францию на свою защиту.

А вышло так, что 15 июля 1815 года, на следующий день после дня взятия Бастилии, двадцать первого дня рождения Марианны, он сдался безо всякой шумихи.

Тогда же она получила письмо от французского адвоката, где он сообщал об открытии на ее имя счета, на котором лежат пять тысяч фунтов, и заверял, что на этот счет будет ежегодно поступать сумма в полторы тысячи фунтов.

Пришло и еще одно письмо от некой Мари Дюпон. Марианна улыбнулась, увидев это имя, и порадовалась, что мать все же нашла способ послать ей весточку.

«Настроение в Париже мрачное. Дважды за много лет этот великолепный город был разорен. После возвращения Бурбонов мне неоднократно поступали просьбы о том, чтобы я вернулась к своим обязанностям на морозном Севере. (Эти два слова были несколько раз подчеркнуты.) Я стойко сопротивляюсь давлению, но не знаю, сколько еще продержусь.

Я перебросилась парой слов с твоим отцом незадолго до того, как он покинул Париж и совершил паломничество к могиле своей возлюбленной».

Марианна поняла, что имеется в виду Мальмезон, последний дом Жозефины недалеко от маленького городка, где ее похоронили.

«Я рассказывала о тебе. Ты должна знать, что он улыбнулся в первый и последний раз, когда узнал, как его дочь когда-то зарабатывала на жизнь. „Дочь своего отца“, – сказал он. – „Несгибаемый боец“.»

Плакала ли Марианна, когда прочитала это?

Возможно, смахнула слезу.

Но она, как и весь остальной мир, испытала облегчение, когда 8 августа ее отец взошел на борт «Нортумберленда», корабля, который через полмира отвез его в новую тюрьму, на остров Святой Елены.

В те лето и осень имя герцога Стонтона часто упоминалось в политическом разделе национальных газет, но только зимой, в период, названный малым сезоном, она стала натыкаться на упоминания о нем в светской хронике. И трещина в ее сердце все углублялась по мере того, как это имя связывали с какой-нибудь юной, титулованной и, вероятно, красивой леди.

Объявление о его помолвке неизбежно появится – Марианна это понимала. В конце концов, герцог Стонтон слишком долго оставался брачным призом, соперничать с которым мог только лорд Карлайл.