Баронесса ринга

Марианна стиснула зубы, в ужасе от того, что может и вправду выпалить Джеку весь этот бред, потом прокашлялась и решительно выкинула герцога и его бриджи из головы.

– Просто я надеялась, что ты будешь со мной во время последнего боя перед отъездом, – неубедительно произнесла она. – Ты мой талисман на удачу.

Джек улыбнулся и, погладив своей лапищей ее по здоровой щеке, заверил:

– Я приду, буду наблюдать из-за кулис. Ты отменный боец, Энни. Тебе не нужны талисманы.

Марианне очень хотелось ему верить, но что-то подсказывало, что вынужденно сидеть между раундами на колене герцога (как делают все боксеры), выдерживать его прикосновения к телу, ощущать его жаркое дыхание возле уха – все то, чего она никогда не замечала ни с Джеком, ни с Энди, – ей будет не под силу. Это приведет к чертову хаосу как в мозгах, так и в удаче. Во вторник ее разобьют в пух и прах.

Сент-Джон помогал Люси снять перчатки, когда увидел, что Марианна отошла от Джека и направилась к ним.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Через…

– Немедленно. Прости меня, – обратилась Марианна к растерянной Люси. – Тобой займется Джек.

Она буквально подтолкнула герцога к двери.

– Куда мы идем? – спросил он, пока они проталкивались через толпу рабочих сцены и цирковых.

– В гримерку.

– Зачем?

– Мне нужно поговорить с вами наедине.

Она дошла до двери и выразительно посмотрела на него.

– Что? – спросил он, изогнув бровь. – Мне казалось, я не должен открывать вам двери.

Она подняла руки, показав, что все еще в перчатках.

Стонтон распахнул дверь, и Марианна вошла внутрь.

Марианне Симпсон и в самом деле наплевать на его статус, деньги и на то, что сегодня вечером он ужинает с принцем Уэльским. Она куда вежливее обращается с дворниками, чем с ним. Однажды он попытался заговорить с ней об этом, но она одарила его одной из своих скептических усмешек и заявила: «Дворники выполняют важную функцию. А вот герцоги…»

С каждым днем его все больше впечатляли ее ум, упорство и внутренний огонь. Теперь он знал, что все ее бои самые настоящие. И хотя Стонтон все сильнее презирал Фарнема за то, что тот зарабатывает деньги на страданиях своей племянницы, восхищение ею быстро стало угрожать его объективности.

Черт! Кого он пытается обмануть? Какой объективности? Эта женщина произвела на него неизгладимое впечатление с самой первой встречи. Прежде всего его поразила ее прямота и, что уж тут врать, невероятная бесцеремонность.

Все подозрения относительно того, что она была соучастницей Стрикленда в его преступлениях, медленно растворялись.

Теперь Стонтон, глядя, как она сердито расхаживает по крохотной гримерной и бросает на него гневные взгляды, удивлялся, как вообще мог подозревать ее в подобном двуличии.

– Вы рехнулись? – спросила она.

– Вам нравится задавать мне этот вопрос, правда?

Она резко протянула ему руки запястьями вверх, и Сент-Джон начал возиться с двойным узлом, удерживавшим толстые перчатки из коровьей шкуры. Стоял он к ней так близко, что его обволакивал уже хорошо знакомый аромат. Никакая другая женщина не пахла так, как она: опьяняющая смесь чистого вспотевшего тела, кожи и лаванды. Он сейчас не мог понять, почему ему когда-то нравилось, если от женщины пахло дорогими духами.

– Вы не можете подставлять мне колено для отдыха во вторник.

Стонтон поднял глаза и спросил, снимая перчатку и, как всегда, восхищаясь изяществом ее запястья:

– Почему?

Она рывком убрала руку и повторила, скорчив надменную гримасу и подражая его произношению так точно, что он едва не рассмеялся, но вовремя спохватился и строго сжал губы.

– Почему?

– Какая великолепная имитация! Я польщен, что вы не пожалели времени и усилий, чтобы так тщательно изучить мой голос и манеры.

Она насупилась:

– Я не в настроении шутить.

Сент-Джон взялся за тугой двойной узел на второй перчатке.

– Почему вы внезапно восстали против этого после того, как вынуждали меня проводить с вами едва ли не каждую минуту: либо плестись за вами на Доббине, либо убираться после вас здесь, в цирке, либо просто служить вам мальчиком на побегушках?

Теперь Стонтон знал о стирке белья куда больше, чем ему бы хотелось, и с новообретенным уважением смотрел на свои белоснежные рубашки.

– Могу ли я напомнить вам, ваша светлость, что если во вторник вы выйдете на эту сцену, то окажетесь на глазах у сотен ваших ближайших приятелей – тех, с кем учились в школе, пьянствовали в клубах и посещали бордели…

Он резко вскинул голову: ему явно стало не до веселья.

Их взгляды встретились, и тирада Марианны оборвалась на полуслове.

– Вы думаете, что знаете обо мне все, мадам?

Она вздрогнула, уловив в его голосе тихую угрозу.

Сент-Джон стянул с нее перчатку и швырнул на пол, а затем прижал ладони к стене по обе стороны плеч Марианны, словно заключил ее в клетку.