Барракуда forever

— Черт! Я его забыл. — Задумался на секунду и проговорил: — Ну и хрен с ним. Плевать, все равно заправлюсь.

Я пошел с ним. Он попытался объясниться. Отчаянно размахивал руками. Лицо сморщилось. В глазах стояли слезы. Вид у него был безумный. Нужно связаться с начальством. На это нужно время. Слишком много времени. Он сорвался на крик. На дне кармана у него завалялось несколько монеток, он опустил их в щель кофейного автомата, который в ответ выдал несколько капель непонятной жидкости. Два пинка ногой — и вот он, главный приз: два охранника.

— Ну что, неприятностей захотелось? Надо же, знакомая личность, мы уже встречались… “Недотыки”, как же, как же! Похоже, у вас мания — громить кофейные автоматы!

Бац, бац — все вышло само собой. Прямым справа, издалека, с самых берегов Гудзона, он уложил охранника. Один недотыка растянулся на полу. Второй подался назад, пока отец рассматривал свой кулак, словно впервые его увидел. Он взял меня за руку. Мы отступили. Тот охранник, что еще стоял на ногах, что-то забубнил в рацию. Пора убираться.

Мы поехали дальше. Отныне мы были вне закона. Машина превратилась в безмолвный крик. Наполеон, почти бесплотная тень, с трудом прошептал:

— Твой прямой сейчас, на заправке… Ты чемпион!

— Спасибо, папа, — прокричал отец. — Спасибо, па-па!

— Только поработай над стойкой.

Наполеон повернулся ко мне. Это стоило ему нечеловеческих усилий. Его рот несколько раз открывался и закрывался, прежде чем выпустить наружу едва различимый голос:

— Коко, будем на связи.

Я подумал, что это, наверное, последние слова, которые он мне сказал.

— Будем на связи, — ответил я.

Отец больше не произнес ни слова. Время шло, и мы чувствовали себя бабочками, которые вот-вот неминуемо попадут в сачок на пункте оплаты.

И действительно, путь нам преградили три полицейские машины. Отец сбавил скорость.

— Все пропало, — выдохнул он.

Наполеон умрет перед шлагбаумом, в окружении полицейских. Может, даже в полном одиночестве, когда нас будут грузить в фургон. Отец прошептал:

— Папа, прости… Мне так хотелось сделать тебе приятное в последний раз.

Он вышел, попытался что-то объяснить, но жандармы швырнули его на капот, скрутив руки за спиной. Потом один из них, судя по всему начальник, шагнул к машине, обошел ее. Мама опустила стекло.

— Мы едем на пляж, — коротко пояснила она.

— На пляж? Вы что, издеваетесь? Ну да, на пляже есть тенек, сами увидите, и никто вам не помешает. И крем от солнца не понадобится.

Он осмотрел салон, его взгляд остановился на свитере, в котором было почти не видно Наполеона. Его лицо застыло. Брови сошлись к переносице. Наверное, директриса сообщила о побеге одного из подопечных. Жандарм, словно зачарованный, не мог отвести глаз от боксерских перчаток.

— Born to win, — прошептал он.

Наши взгляды встретились.

— Финал пятьдесят первого, поединок с Рокки? — спросил он.

Я улыбнулся и ответил:

— Пятьдесят второй. Результат был подтасован.

Полицейский повернулся к отцу, все еще распластанному на капоте, и отчеканил:

— Сколько у нас времени?

— Дополнительное уже на исходе, — ответил отец.

Три минуты спустя взвыли сирены. Мы мчались за двумя мотоциклистами, которые прокладывали нам дорогу. Вокруг нас движение остановилось, машины съехали на обочину, красный свет сменился зеленым, фонари почтительно кланялись, когда мы проезжали мимо.

Наполеон открыл глаза. Он прошептал:

— Виктор Гюго отдыхает, правда?

Из навигатора снова послышался голос Рокки:

— Вы достигли пункта назначения. Конец пути.

Пауза в десять секунд, и вновь тот же голос:

— Счастливо!

* * *

Пляж. Солнце клонится к закату. Мы пошли к воде, таща Наполеона под мышки. Его ноги волочились по песку. Он улыбнулся. Только по его улыбке мы поняли, что он еще с нами. Плакать мне не хотелось. Жозефина несла свои туфли в руке.

Мы положили его на песок, голову устроили на коленях у Жозефины. Баста растянулся на боку. Оставалось только ждать. Слушать волны. Пена нежности разбивалась о берег. В нескольких метрах от нас поднявшиеся волны в одно мгновение смыли крепость, построенную каким-то ребенком. Неподалеку пара влюбленных шла по берегу, держась за руки и оставляя следы на песке. Наполеон, собравшись с силами, произнес:

— Estas bela loko por morti.

Его слова смешались с шумом волн. Отец немного помедлил и спросил:

— Что он сказал?

Я улыбнулся и ответил:

— Он сказал, это прекрасное место, чтобы умереть.

Эпилог

Прошло несколько месяцев. Учебный год закончился, и я распрощался с начальной школой.

После каникул я поступил в коллеж. Для меня началась другая жизнь.

Один из надзирателей коллежа руководил сразу несколькими кружками, и бывали недели, когда мы встречались с ним почти каждый день. Наконец он решил узнать, чем мы увлекаемся в свободное время, и однажды я сообщил ему, что не так давно стал заниматься боксом.

— Только я не такой способный, как мой дедушка, — пояснил я.

Еще не договорив, я сообразил, что не знаю толком, кого имею в виду: Наполеона, Рокки или обоих сразу.

Надзиратель показал мне маленький шрам, пересекавший надбровную дугу:

— Видишь?

— Да.