Барселона: история города

«Настоящие каталонцы» — Catalans de sempre (каталонцы навсегда), как они называют себя — склонны к некоторой ксенофобии, и чем дальше в глубинку, тем более снисходительно относятся к иностранцам. Одна моя приятельница из Барселоны, проезжая недавно мимо крошечной деревушки в Ампурдане, что в Северной Каталонии — живописные дома на скалистом склоне, стога сена, ветхая церковь, — увидела крестьянина, мотыжившего землю у дороги. Согбенная фигура, словно с патриотической картинки, в вельветовых брюках, холщовых туфлях на веревочной подошве и с faixa (поясом). Моя знакомая остановилась, и они с крестьянином разговорились. Сколько человек живет в деревне? Только они с женой, ответил крестьянин, остальные давно разбежались. Значит, другие дома пустуют? Большую часть времени. Точнее, все время, кроме выходных. А что в выходные? Приезжают иностранцы на машинах из города, с юга. А он знает кого-нибудь из тех, кто приезжает на выходные? «Я? — презрительно процедил этот фольклорный персонаж. — Как я могу их знать? Son tot moros (они же все мавры)».

Ключевое слово ксенофобов несет тяжелый заряд: xarnego. Изначально слово xarnego было вполне нейтральным и обозначало каталонца, чьи родители приехали из разных долин. Потом оно сдвинулось ближе к «Иностранцу»: крестьянин, живший в одной долине Ампурданы, например, вполне мог так назвать крестьянина с другого склона холма. Но с ростом иммиграции это слово стало обозначать, в самом уничижительном смысле, любого рабочего-некаталонца, живущего в Каталонии. Сегодня им можно оскорбить не хуже, чем словом «ниггер» в Америке, и если вы в баре назовете кого-нибудь xarnego, считайте, что нарвались на драку. Сами иммигранты, правда, могут называть себя xarnegos, иронически отстаивая свои интересы. Так, чернокожие говорят друг другу: «Мы, ниггеры…»

Хотя «старым» каталонцам дико даже представить себе, что иммигрант из Испании может не хотеть быть каталонцем, действительно, этого хотят далеко не все. Сам по себе факт принадлежности к каталонскому народу не дает никаких реальных прав и привилегий в Каталонии. Кто такой каталонец, в законе об автономии провинции, вышедшем в 1932 году и подтвержденном в 1979 году, трактуется весьма широко: политическим статусом каталонца обладает любой испанский гражданин, проживающий в любой местности Каталонии. На провинциальных и городских выборах 1979–1980 годов политики, представлявшие рабочих-мигрантов из Арагона и Андалусии, потребовали ввести новую статью о разрешении иммигрантам сохранять политический статус региона своего рождения. Им было отказано.

Можно издать сколько угодно законов, но народные представления о том, кто такой каталонец, не под силу изменить никакому законодательству. Основной критерий — язык. Никто не может считаться каталонцем, если не говорит по-каталански свободно, как на родном языке. Но быть каталаноговорящим недостаточно. Даже, что почти невероятно, если испанец прекрасно говорит по-каталански, его могут не признать каталонцем — каталонские фундаменталисты будут видеть в нем иностранца, который, подобно дрессированному медведю, научился новому трюку.

Десятилетие назад, сразу после смерти Франко и возвращения демократии, Барселона испытала вспышку воинствующего линвистического каталанизма. Агитаторы требовали, чтобы в университете обучали только по текстам, написанным на каталанском (или переведенным на каталанский) — надежный рецепт академического краха, так как большая часть испанской литературы (не говоря уже об английской, 'французской, немецкой или итальянской) оказалась бы вне курса, а о том хаосе, который внесла бы идея каталанской исключительности в изучение других наук, и подумать страшно. В основном вся эта суета обернулась для населения большими неудобствами, особенно когда энтузиасты стали замазывать уличные надписи и переводить их обратно на каталанский, вместо calle (улица — исп.) писали carrer или перечеркивали испанские надписи размашистым «No а! bilinguisme» («Нет — билингвизму»), делая их таким образом неразборчивыми ни для каталонцев, ни для кастильцев и прочих иностранцев.

Кажется, этот пыл теперь остыл. То есть он сохранился в интеллектуальной среде, но энергии со временем поубавилось. Все еще можно найти почти курьезные сверхпатриотические антологии с возгонкой каталонистских настроений, позаимствованных у писателей от XVIII до ХХ века. В собраниях националистических стихов в мягких обложках встречаются такие шедевры, как «Ода отечеству, спетая его нерожденными сынами», написанная в 1923 году Ориолем Касассом, чья муза внушила ему пугающий образ: каталонские эмбрионы, с чувством распевающие во чреве матерей. Ода начинается словом «пуповина».

Пуповины связывают нас с нашими матерями,
И омывают нас околоплодные воды.
Мы грезим об отечестве, нам неведомом,
Пока не настал наш срок и не опустело чрево!