Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа

Это была, по-видимому, шутка. Консул негромко рассмеялся.

– Тут неплохо. Признайтесь, на это вы вряд ли рассчитывали. – Он выразительно осмотрел апартаменты. – Заслужили, товарищи! Всему миру уже известно о вашем подвиге. Я прибыл, чтобы зачитать вам приветственную телеграмму Первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР Никиты Сергеевича Хрущева. Вы позволите? – Карташевский раскрыл кожаную папку, в которой лежал одинокий лист, и начал с выражением читать: – «Телеграмма Н. С. Хрущева сержанту Затулину Ахмету Анверовичу, ефрейтору Крюкову Сергею Геннадьевичу, рядовым Полонскому Филиппу Леонидовичу и Федорчуку Владимиру Ивановичу… Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга. Своим поступком, беспримерной отвагой, проявляемыми вами в течение 49 дней борьбы со стихией, вы преумножили славу нашей Родины, воспитавшей таких мужественных людей, и советский народ по праву гордится своими отважными и верными сынами».

Карташевский мягко закрыл папку и с прищуром, как бы даже не с иронией, уставился на обомлевших солдат. Парни спохватились.

– Служим Советскому Союзу! – пролаяли они невпопад.

– Отлично, – кивнул Карташевский. – Теперь о программе на ближайшее время. Вы советские люди, товарищи солдаты, должны понимать, что покой нам только снится. Сегодня отдыхайте, примите ванну, выспитесь. Советую не выходить из номера… во избежание неприятностей. Гостиница охраняется американскими агентами, у них имеются инструкции воспрепятствовать свободному передвижению советских солдат. Не забывайте, что завтра у вас еще одна пресс-конференция, на которой вы должны быть отдохнувшими и жизнерадостными, выступить так же убедительно, как на первой. Мероприятие будет проводиться в мэрии. Ожидается много журналистов, в том числе советских, а также градоначальник Сан-Франциско Джордж Кристофер.

– А что дальше, Павел Михайлович? – опасливо поинтересовался Ахмет.

– После пресс-конференции вас доставят самолетом в Нью-Йорк, а оттуда морем переправят в Европу. Путь неблизкий, придется потерпеть. Из Европы вас самолетом перевезут в Москву, а уж из столицы – к месту дальнейшего прохождения службы. Таким образом, товарищи солдаты, вы совершите кругосветное путешествие, с чем вас, собственно, и поздравляю. Есть вопросы?

– Наше оружие, Павел Михайлович…

– Оно в надежных руках, не беспокойтесь. Будет решаться вопрос о его списании и утилизации.

– Замечание можно, Павел Михайлович? – осмелел Ахмет.

– Ну-ка, ну-ка? – насторожился консул.

– Мы сколько ни считали, а выходило пятьдесят один день в океане, а никак не сорок девять.

– Не знаю, как вы считали, товарищ сержант. – Дипломатический работник иронично улыбнулся. – Но советское правительство ошибаться не может. Раз сказало сорок девять, значит, сорок девять.

– Ясно.

– Получите, так сказать, и распишитесь. – Консул извлек из внутреннего кармана продолговатый конверт и положил на тумбочку рядом с телефоном. – Здесь четыреста долларов – каждому по сотне. Это на срочные расходы. Надеюсь, вы достойно будете себя вести в стане потенциального неприятеля? Уверен, что так и будет, поскольку люди вы сознательные. – Консул хитро улыбнулся, он явно что-то знал. – И последняя новость, товарищи. Убежден, что она вас обрадует. Ваши родственники извещены, что вы живы-здоровы и в обозримом будущем планируете вернуться на родину. Честь имею. – Дипломат испарился вместе с эскортом.

Ахмет на цыпочках добрался до двери, заперся, повернулся к друзьям, уставился на них с благоговейным страхом и спросил:

– Пацаны, нам это снится?

Серега деловито прибрал конверт с деньгами, дважды пересчитал четыре новенькие диковинные купюры, запрещенные к обороту в Советском Союзе, понюхал их и раздал каждому.

– Не математики сидят в советском правительстве. – Филипп печально вздохнул, убирая купюру в карман.

Он весь день был непривычно печален.

– Точно не математики. В общем-то, понятно. Вечер шестнадцатого января они не посчитали, забыли, что год високосный, – вот и получилось сорок девять дней. Да и хрен с ними, с этими днями.

Ахмет с опаской подошел к окну, отвел штору. За «бортом» был ясный день, через дорогу находился дом с резными пилястрами и балкончиками. Он привстал на цыпочки. У главного входа толпились люди, оживленно переговаривались. Сухой старик в старомодном пенсне что-то доказывал толстому латиноамериканцу, а тот недоверчиво качал головой. Временами лица людей устремлялись ввысь, скользили по окнам.

– Опасно. – Он покосился на подошедшего Серегу. – Выйдешь – затопчут ведь.

– А ты представь, что нужно перейти линию фронта, кишащую фашистами, – ухмыльнулся Серега.