Бас. Любимица Иллари

Повернувшись спиной и вжавшись в эту выемку лопатками, я поставила босую стопу на основание второй скульптуры, где тоже нашлась подходящая выемка. И вот тогда композиция стала полной: гигантская деревянная женщина, у ног которой распластались такая же громадная деревянная кошка, маленькая я, почти теряющаяся на ее фоне, и упавшая мне под ноги длинная тень, которую при желании можно было принять за распластавшегося в прыжке могучего зверя.

Луна, словно только этого и ждала, выбралась из-за туч целиком, залив святилище неестественно ярким светом. А я закрыла глаза, склонила в почтительном поклоне голову и, прижав ладони к груди, мысленно обратилась к великой богине, которая издревле служила покровительницей всего моего рода.

Я знаю, в такие моменты она всегда меня слышит. Точно так же, как услышала в ту ночь, когда здесь же, на этой самой поляне, был рожден или, правильнее сказать, создан самый первый на Оллоре баскх. Вопреки расхожему мнению, это была вовсе не взрослая особь. Просто котенок. Совсем еще юная кошечка, которую достал из бассейна и взял на руки такой же юный друид, со временем превратившийся в основателя сильнейшего рода.

Айэлнон… Восточный Ветер… тогда он был совсем мальчишкой, которому луноликая Иллари решила доверить заботу о своей любимице. Именно этот друид, возмужав и набрав небывалую силу, создал потом святилище в том виде, в котором оно стоит до сих пор. Его усилиями были выращены приятно согревшие мою кожу скульптуры. И его же мэртос уже много веков рос в основании этого постамента, оберегая его от ветра, града, снега и любых других невзгод. Точно так же, как когда-то стремился закрыть и уберечь свою маленькую подругу настоящий владыка Айэлнон, которого не напрасно потом назвали великим.

К сожалению, память для долгоживущего – это и отрада, и одновременно проклятие. Помнить о тех, кто был тебе дорог, воистину бесценно, но порой эти воспоминания причиняют боль. Быть может, именно поэтому я не стремилась лишний раз сюда возвращаться. И приходила лишь по необходимости, строго по зову, чтобы сделать то, чего был не в состоянии сделать для «зеленых» больше никто на Оллоре.

В этот момент на поляне посветлело настолько, что настойчиво бьющий с небес свет начал пробиваться даже сквозь плотно сомкнутые веки. Казалось, он пропитывает меня насквозь, забивается в поры, просачивается внутрь, все быстрее и быстрее заполняя до самых краев. Если захотеть, этот свет способен пробраться в самые темные закоулки души, вытравливая успевшую скопиться там горечь. Он был милосерден, этот свет. Так же, как всегда была милосердна к своим созданиям верховная богиня.

Я знала: стоит только пожелать, как вместе с болью Иллари могла бы стереть и воспоминания. Но, как бы странно это ни звучало, я не хотела ничего забывать. Это были мои воспоминания. Моя боль. И моя грусть, которая, хоть и причиняла порой неудобство, была мне дороже всех сокровищ мира. Именно она хранила все те имена, которые я хотела бы помнить до самого последнего дня своей долгой жизни. Мужские, женские, детские… тех, кто когда-то был со мной рядом, но уже вернулся во владения богини. Каждое из этих имен – как драгоценная раковина, внутри которой спрятан крохотный кусочек прошлого. Достанешь его порой, протрешь рукавом, любуясь переливами былых эмоций, вспомнишь родную душу, иногда даже всплакнешь, а потом снова уберешь согретое в ладонях сокровище. Да поглубже. Под самое сердце, где оно будет бережно храниться до скончания времен.

Они, эти жемчужины, немалая часть того, что меня составляло.

Избавься от них – и что от меня останется?

– Нет, – прошептала я, чувствуя, как льющийся с небес свет настойчиво рыскает по моей памяти в ожидании той самой просьбы. – Не стану, даже не уговаривай. По воле твоей я все еще человек, великая. И по-прежнему хочу им остаться.

Свет, напитав меня до предела, огорченно угас, но когда я открыла глаза, на поляне все еще было светло как днем, как если бы на моих глазах появилась янтарно-желтая пелена.

В какой-то мере это было даже красиво – увидеть окружающий мир в мягком золотистом свете, который, казалось, пронизывал все вокруг. Нежно-золотое небо, почти невидимая на его фоне желтая луна, утопающие в позолоченной листве мэртосы, покрытые такой же золотистой пыльцой толстые корни, пропитанный крохотными янтарными точками воздух и колыхающаяся внизу, сотканная из золотых нитей вода во внезапно посветлевшем бассейне, из которого на меня широко раскрытыми глазами смотрел пришедший в себя друид.

– Я влюбился в тебя в ту ночь, когда впервые увидел в твоих глазах отражение полной луны, – прошептал друид, когда наши взгляды встретились. – И только тогда понял, почему мой предок назвал тебя именно так: Баас[6]-Кхеметт…

Я грустно улыбнулась:

– Он подарил мне только второе имя, но я давно его не ношу. Да и свет, что тебя восхищает, есть лишь отражение силы Иллари, которая покинет меня уже к утру.

– Это не значит, что он не может быть прекрасен, – возразил владыка.