Я еще успела услышать, как тревожно взвизгнул отпрянувший от меня волк. Увидела его полыхнувшие неподдельным испугом глаза. Заметила, как стремительно покрываются шерстью хищно изогнувшиеся пальцы. Запрокинула голову, слыша, как с хрустом вытягиваются шейные позвонки. И громко взвыла, когда впервые за сорок лет мое тело грубо изломал полноценный, грозящий стать очень долгим оборот, а глаза застлала кровавая пелена.
«Только не убивай… не убивай! – лихорадочно шептала я, падая на колени и пригибая книзу внезапно потяжелевшую голову. – Прошу тебя, не убивай его!»
Но утопающий в лавине нашего общего безумия зверь, кажется, этого не услышал.
Все, что я помню дальше, это лишь бешеный рев вырвавшегося на свободу монстра. Громкий хруст разламываемой мебели. Неистовую жажду. Голод. Приступ острейшего, болезненно выкручивающего нутро желания. И такой же неистовый приступ самого настоящего бешенства, когда стало ясно, что этот пожар некому загасить.
Причем желание в такие дни захлестывает нас настолько, что мы не только лезем на стены – мы готовы из-за этого убивать. Не ради забавы. Тем более не ради удовольствия. Чаще всего во время гона мы убиваем за то, что находящийся рядом мужчина оказался не в состоянии дать то, что нам так отчаянно нужно. Не оправдал надежд. Не смог ничего нам противопоставить. И хоть мы всегда стараемся выбирать лучшее из того, что есть в наличии, порой разочарование собственным выбором приводит в ярость. Слабые, жалкие, обильно потеющие и пахнущие страхом люди и нелюди, не достойные того, чтобы перед ними преклоняться.
Сколько их было? Особенно в первые годы? От скольких я ушла прямо посреди гона в надежде, что смогу отыскать что-то более подходящее? Десятки? Сотни? Больше?
Вот и в этот раз я подспудно ждала, что после пробуждения буду испытывать все то же острое, болезненное, мучительное разочарование, сдобренное болью в поврежденных руках. Увижу снесенные с петель двери, измочаленные перила, жестоко исцарапанные стены, разбитые окна, в клочья изодранные подушки и одеяла…
Беснующийся зверь – это всегда страшно. А зверь, с которым сами боги были сладить не в силах, это уже повод для паники.
Как там мой волк? Живой еще? Убежал ли? Спрятался? Отбился?
Пожалуй, это была единственная мысль, которая билась в моей голове во время мимолетных проблесков сознания. Не зацепить, не задеть, не поранить… любой ценой, но уберечь лохматого от себя, даже если для этого придется перегрызть всю мебель в доме и до основания разгромить пережившую не один ураган постройку!
И я его, кажется, не убила. По крайней мере, когда бы я ни вынырнула из сознания зверя, кровью поблизости ни разу не пахло. Да и повреждения в доме оказались совсем незначительными. Можно сказать, в этот раз их и вовсе не было. Более того, то бешенство, которое пугало меня все предыдущие годы, больше не довлело над моим неистовым зверем. Напротив, я, хоть и не могла видеть его глазами, с удивлением ощутила, что на этот раз он доволен… как это ни странно, но действительно блаженствует во время своего кошмарного гона. И даже более того – чувствует себя абсолютно счастливым!
Посетившее меня кратковременное чувство полного, всеобъемлющего, просто фантастического покоя оказалось настолько неожиданным, что в первый раз я даже идентифицировать его толком не смогла и снова провалилась в небытие, успев выдать лишь удивленное донельзя «хм-м».
Второе пробуждение длилось чуточку дольше и, помимо умиротворения, успело подарить мне вспышку сладкой, до искр в глазах, судороги, которую сменило такое же острое блаженство.
Не успев ощутить его в полной мере, я с изумленным воплем снова провалилась в темноту. Потом еще пару раз умудрялась прийти в себя, чтобы убедиться, что мне это не привиделось. И накануне последнего исчезновения с ужасом осознала, что мой строптивый зверь все-таки успел найти подходящую пару. И теперь зубами, когтями, всем телом стремился слиться с неожиданно обретенным партнером, которого я, если честно, уже и не чаяла найти.
К несчастью, проблески сознания оказывались столь мимолетными, что я могла лишь ловить его ощущения. Наслаждаться урывками чужого удовольствия. Нежиться вместе с утомившимся зверем. Подспудно радоваться его успехам. И бездумно льнуть к тому единственному, кто сумел усмирить мое жутковатое безумие и каким-то чудом снял то самое проклятие, последствий которого я боялась больше всего на свете.
В одно из таких пробуждений, которое продлилось чуть больше обычного, я вдруг осознала себя живой и вполне уверенно чувствующей себя в собственном теле. Утомленный постельными подвигами зверь как раз задремал, опрометчиво оставив меня без присмотра. Поэтому я смогла открыть глаза. Несколько мгновений таращилась на густые серебристо-серые завитки перед своим носом. А потом смогла опознать настойчиво забивающий ноздри аромат и вздрогнула от внезапной догадки: Рокхет!