Бас. Любимица Иллари

Сам Рокхет, что удивительно, воспринял это как должное. С каждым днем он все увереннее стоял на ногах и все быстрее набирал вес. Здоровый волчий аппетит проснулся в нем, наконец, в полную силу, поэтому лохматый с устрашающей скоростью уничтожал мои стратегические мясные запасы и день ото дня становился все мощнее, сильнее и привлекательнее.

Правда, запах у него остался прежний, исключительно волчий, без той волнующей и загадочной нотки, которая меня так привлекала раньше. Но оно, наверное, и к лучшему – пока мой зверь не видел в соседе потенциального партнера, оборотень был в безопасности.

Он, кстати, очень даже неплохо чувствовал себя без утомительного влияния зануды-человека. И, кажется, не собирался возвращать вторую форму. Я поняла это, когда во время очередной пробежки этот лохматый монстр принялся со мной заигрывать. Не как самец. Не по-взрослому. А как Роар в свое время – толкаясь, пихаясь, пытаясь сбить с ног и весело барахтаясь в снегу после того, как я его туда столкнула.

Никакой озлобленности он больше не демонстрировал, но все же предпочитал видеть меня кошкой, а не человеком. Так ему, видимо, было спокойнее. А может, что-то такое проскакивало в волчьих воспоминаниях, и он инстинктивно гнал от себя любые намеки на вторую ипостась, к которой, похоже, испытывал не самые теплые чувства.

Первое время меня эта ненормальная игривость раздражала – Рокхет был на себя не похож. А с другой стороны, заняться в долине все равно было нечем, поэтому, когда лохматый и на следующий день продемонстрировал готовность играть, я не стала отказываться, и мы неплохо провели время, от души вываляв друг друга в снегу.

Вскоре оборотень совсем освоился и быстро сообразил, за что надо потянуть и куда нажать лапой, чтобы открылась дверь, ведущая в ледник. Успел запомнить, что когда я меняю ипостась на двуногую, это значит, что скоро будет вкусный обед. Научился не трогать меня, когда зверь выказывал раздражение или неприязнь. Выяснил, в какие точки его можно лизнуть, чтобы кошак успокоился и перестал злиться. Уже привычно устраивался на ночь у меня под боком. И самостоятельно открывал-закрывал входную дверь, которая специально была устроена так, чтобы воспользоваться ею мог не только человек, но и достаточно рослый зверь.

Недели через полторы Рокхет окончательно оправился от ран, и возиться с ним стало еще интереснее. Помнил он или нет какие-то приемы из прошлой жизни, но в схватке один на один он, как выяснилось, мало в чем мне уступал. Недостаток массы он восполнял скоростью, отсутствие кошачьего коварства – природным чутьем на опасность. С ним даже в волчьей ипостаси было интересно соревноваться, а уж какая из него получилась грелка, я и вовсе молчу.

При этом, что удивительно, зачатки прежнего благородства он сумел сохранить даже в урезанном, так сказать, виде. Никогда не приступал к еде раньше меня, предпочитал сам добывать мясо из ледника, демонстративно укладывая его потом к моим ногам. Ел очень аккуратно, не растаскивая кровавые ошметки по всей кухне. Рычал, конечно, если я в этот момент неосторожно проходила мимо. Но все же уступал даме, если она, то есть я, просила. И только мыться в ванне ужасно не любил, поэтому всякий раз нахально сбегал на улицу и возвращался лишь после того, как кусачий морозец прихватывал даже его мохнатое, неплохо защищенное густой шубой тело.

Вообще, с ним оказалось на удивление легко делить дом и коротать долгие зимние вечера. Когда мне хотелось тишины, я забиралась с ногами в большое кресло, укутывалась в плед, а босые ступни ставила так, чтобы они утопали в густой шерсти и грелись о пышущего жаром оборотня.

Рокхет не возражал. Напротив, ему нравилось, когда по нему топчутся маленькими ножками. Порой даже пузо бесстыдное подставлял и беззастенчиво блаженствовал, когда его потихоньку чесали.

Все это было так непохоже на того Рокхета, которого я знала, что в один из дней я вдруг поймала себя на мысли, что в таком виде он нравится мне еще больше. Такой добродушный, покладистый, почти домашний. При этом на удивление галантный с дамой и терпеливый донельзя, хотя вот уж что-что, а это в нем вообще было трудно заподозрить.

Время от времени я, правда, с надеждой заглядывала в желтые волчьи глаза и молча вопрошала: не передумал ли он? И правда ли его человеческая ипостась безнадежно мертва? Но он смотрел в ответ лишь кристально чистым звериным взглядом, а в его зрачках ни разу не мелькнул даже намек на разум. Вообще ничего, понимаете? И от этого мне иногда становилось грустно. Видит богиня, я не хотела для него такой судьбы. И многое бы отдала, чтобы этот полузверь однажды осознал себя человеком. А с другой стороны, теперь он по-настоящему свободен. И похоже, доволен тем, что имел.

А между тем время гона неумолимо приближалось, и однажды из моей жизни вновь выпало несколько важных часов.