Он закричал и упал, когда чёрная поверхность обожгла ему руки. Устройство было раскалено.
– Проклятие. – Он вогнал кулак в пол. – У меня нет на это времени. У меня нет на это времени.
Когда его ладони слова легли на рычаг и вентиль, он стиснул зубы и попытался забыть о том, что кожа плавится. Сквозь пелену боли он поворачивал и тянул, поворачивал и тянул, как это делала Лена.
Устройство в последний раз содрогнулось, выплюнуло остатки мокроты и опустилось на пол.
Он мельком улыбнулся.
– У меня получилось, сестрёнка. У меня получилось.
Ему никто не ответил.
Люди, которые нашли его, – те, кто набрался смелости войти в полуразрушенное здание, когда воронка исчезла, – сказали, что он сидел рядом с её телом, как монах в молитве. Он не проронил ни слова, позволив им поставить себя на ноги, перевязать и вывести наружу.
Он не проронил ни слова ни на второй день, ни на третий. Только слушал.
Стук сердца.
Стук сердца.
Тишину.
Кто-то незрелый написал эти деревья и утренний свет, кто-то, только-только открывший для себя белила и воздушную перспективу. Звукам тоже недоставало характера: плоский цокот копыт, сухой стук трёх пар сапог по бокам от телеги, гружённой тёмными яйцами.
«Эйдан нанял настоящих головорезов – и чем мы теперь отличаемся от Патрика?»
Он шагал рядом с Шэем, в своих чёрных перчатках, что-то насвистывая, явно довольный «уловом».
Сосны тесными рядами обрамляли дорогу с обеих сторон. Когда слева показался просвет и тропа за ветхой деревянной калиткой, Шэй сказал:
– Мне нужно отлучиться.
– Прошу прощения? – Эйдан искоса глянул на него.
– Челнок отправляется только через три часа. Я встречусь с вами на причале.
– Как угодно… только постарайтесь не опаздывать.
Шэй перемахнул через забор и направился по тропе, вдоль края скалы, в нарождающийся день. Внизу приобретала очертания Мускусная долина, впитывавшая свет, как губка, – белые дома и особняки, крошечные силуэты, снующие между рядов винограда, готовя их к зиме.
Утреннее солнце всегда касалось поместья Эшкрофтов последним.
Между ним и виноградниками лежало нечто новое – маленькое поле красных цветов.
Он опустился на дорогу. Ему показалось, что если он будет смотреть достаточно долго, то увидит среди тюльпанов девушку; он помашет ей рукой, и она помашет в ответ, приглашая войти, приглашая вернуться домой.
Когда всё ещё далёкий, прозрачный силуэт воздушного челнока выполз из-за облаков, Шэй встал и направился обратно к главной дороге.
Оуэнбег встретил его теми же детьми, швырявшими друг в друга пыль, тем же мясником в заляпанном переднике, теми же слепыми решётчатыми ставнями.
Казалось, что он попал в иную жизнь – и, возможно, так и было; всё было чужим: замок, крепостные стены, даже башня. События десятилетней давности казались куда более реальными, чем то, что произошло с ним тут.
В своих покоях он подошёл к застеклённому шкафчику. В отражении не было ни золотых огней, ни фигур, кружащихся с величественном вальсе, лишь его собственное обесцвеченное лицо.
Со двора донеслись голоса: Бриэль говорила с людьми, которых нанял Эйдан.
«Несите устройства в башню, – одними губами прошептал он то, что не смог разобрать. – Подоприте её».
Он же ждал Лену.
Она вошла без стука. Одета в тот же охотничий костюм, который был на ней, когда они впервые поцеловались; бесконечно прекраснее теперь, когда он знал, что вот-вот потеряет её.
Он снова представил, как они едут в фургоне каравана, как она стоит в волнах океана. Попытался провести ещё пару секунд в мире, где им было не дано оказаться, ещё пару секунд, пока она не заговорила.
– Мерзавец, – сказала она. – Что ты наделал?
– Мне жаль. – Шэй протянул к ней руки, а затем уронил их, когда понял, как жалко он, должно быть, выглядит. – Прости меня, Лена.
– Ты меня предал. Ты ничтожный мерзавец… Я расскажу герцогу о нашей интрижке. Я сделаю это прямо сейчас, и я искренне надеюсь, что увижу, как ты болтаешься на первом же дереве, которое они для тебя найдут.
– Мне нужно было это сделать, – сказал он. – Ты мне небезразлична, но это было необходимо. Поверь мне.
– Небезразлична? Ты думаешь, мне не всё равно; думаешь, что ты был небезразличен мне? И что ты мне небезразличен здесь и сейчас? Когда я тебе предлагала сбежать со мной из Оуэнбега – всё это был обман. Неужели ты правда поверил в этот бред? Я использовала тебя, ты мне даже не нравился, всё это время я тебя использовала, ты был запасным планом на случай, если башня каким-то образом выстоит.
– А теперь, – сказала Лена, – я тебя уничтожу.
Чайки стихли. Воображаемый фургон каравана взорвался точно так же, как карета с семьёй Эйдана.
Тёмный язык слизнул океанские волны, оставив за собой ничто.
Часть IV
Башня
Сколько шагов должен сделать человек, прежде чем ход событий станет необратимым – пятьдесят? Сотню? Шэй мысленно отсчитывал Ленины: вот она спешит по коридору, вот она пересекла решётчатую тень, соскользнувшую с переплёта окна.