— Терри, я все понимаю. Тебе скучно. Но ты всегда можешь пройтись по магазинам. Выпить чаю с подругами. Или сходить к портнихе. Или еще куда-нибудь. И потом, у тебя есть обязанности… благотворительность… дети. Это ответственное дело. У меня нет времени. У меня есть график. И… ну, мы же говорили об этом сотню раз, не так ли?
— Дорогой.
— Пожалуйста, дорогая… завтра мы обо всем поговорим. Обещаю…
— Завтра уже наступило, — сказала Терри, кивнув на напольные часы.
Кит, однако, счел разговор оконченным. У него на уме, как обычно, были куда более масштабные проблемы, чем проблемы бедняжки Терри, и он желал только одного: чтобы она оставила его в покое. Кит искренне не знал, что он еще может сделать для жены. Дорогая была сыта, здорова, одета и могла купить себе что угодно. Так что Кит поднялся, прижимая к себе портфель наподобие щита, и стал совершать сложный и грациозный отступательный маневр в направлении своего кабинета, своей работы и своей рюмки…
— Стой, — рявкнула Терри.
Кит помедлил, но остановился и бросил на жену удивленный, раздраженный, но в то же время до странности сочувствующий взгляд. Терри почти не сомневалась, что сейчас он предложит ей разделить на двоих его Рюмочку перед Сном. Но он удержался.
— Тяжелый день, дорогая?
— Ты должен взять отпуск. Немедленно. Прямо сейчас.
— Что?
— Ты меня прекрасно слышал.
— Да, но мне…
Терри не дала мужу вставить ни слова. Она понимала, что, если ему позволить, Кит тотчас же приведет массу веских причин, по которым он не может взять отпуск — ни сейчас, и вообще никогда, и ей придется согласиться, потому что это будут чрезвычайно веские причины.
— Прямо с завтрашнего дня. Хотя бы на две недели. И мы проведем это время вдвоем. Только ты и я. Никакой работы. Никакой выпивки. Никаких работ в саду. Только ты и я. А иначе…
— В своем ли ты уме? Я не могу взять отпуск. У меня дел по горло. Прямо завтра у меня…
— Ты возьмешь отпуск. Или…
— Что?
— Я тебя брошу. Я не шучу. Я уйду от тебя.
Терри помнила, что следующие две недели оказались невыносимо тяжкими для них обоих. Кит взял отпуск впервые за последние десять лет и совершенно не представлял, что теперь делать с этим дурацким отпуском. Он не знал, куда себя девать. Он вдруг обнаружил, что не представляет, о чем разговаривать с женой. Терри ничего не понимала ни в бизнесе, ни в финансах, ни в политике. Она не умела играть ни в крокет, ни в покер или, на худой конец, в бильярд. Киту было смертельно скучно. В то же время, ему мерещились фатальные катаклизмы, которые непременно произойдут в офисе в его отсутствие. Копилка, например, рухнет — кто знает.
В смешанном состоянии смертельной скуки и издерганности, изнывая от бессонницы, Кит провел три дня, ничего не делая, слоняясь по дому туда-сюда и куря сигарету за сигаретой. Потом еще три дня он чинил все сломанные вещи в доме и наводил порядок в саду. Потом он лег и уснул еще на три дня. Проснувшись, Кит слегка пришел в себя и занялся налаживанием семейной жизни. Он занялся с Терезой любовью. Он сводил жену в ресторан. Он сводил жену в театр. Пьеса Киту не понравилась.
— Неужели это стадо раскрашенных обезьян, прыгающее по сцене, не понимает, что «Гамлет» — это комедия, и играть его надо, как комедию? Недоумки.
В Главном Имперском театре они сидели в ложе, алой, бархатной и такой почетной, что почетней были только ложи самого Императора и Верховного Канцлера, а Кит в запале говорил довольно громко, и Терри чувствовала, что публика в театре смотрит на них, а вовсе не сцену, а некоторые и через лорнеты и театральные бинокли.
— Ведь в конце все умирают, дорогой, — сказала она шепотом.
— Вот именно. Что это, по-твоему, дорогая, как не комедия?
В антракте он ретировался в пивную, расположенный по соседству с театром, выпил и остаток вечера провел, развлекая официантов, посетителей, своих телохранителей и понабежавших репортеров игрой на фортепьяно, как заправский тапер. Он сорвал аплодисменты и неплохие чаевые. Терри забрала мужа оттуда, когда Кит, войдя в раж, начал рассовывать банкноты в лифчики приятно взбудораженных официанток.
— Безнадежно. Что бы я ни делал, я все равно получаю за это деньги, — сказал Кит, когда они вернулись домой. Он потянулся за портсигаром, и скомканные банкноты начали вываливаться из карманов его пиджака.
Терри впервые с изумлением поняла, что это его беспокоит.
— Я не знала, что это тебя беспокоит.
— Нет. Меня беспокоит не это. Меня беспокоит то, что это меня не беспокоит. Понимаешь? Я вроде бы должен беспокоиться по этому поводу, но я не беспокоюсь, и это меня беспокоит.
Терри поняла, что это слишком мудрено для глупенькой курицы вроде нее.
— А… что говорит по этому поводу твоя сестра?
— Виктория говорит, что я слюнтяй.
— А… Ричард?
— Ричард говорит, что я милый мальчик, но, думаю, это значит, что я слюнтяй.
— А твой психоаналитик?