Башня любви

Ведь тайны сновидений являются предупреждениями Господа.

IX.

Я вертел свой берет неловкими пальцами, не находя больше вежливых слов.

Сидя рядом со старухой, штопавшей чулки, я даже несколько понизил голос, чтобы благодарно выразить ей все мучившее меня нетерпение.

— Вы думаете, ее можно удержать дома в такую погоду! — отвечала она мне. — Ушла куда-то, племянница-то моя. Все бегает по подругам. И сколько ей надо сломать концов, чтобы, вернувшись домой, спать всю ночку как убитой?

Я никогда не думал до этого утра, что можно быть несчастным так просто.

Я не сел, а просто упал на стул рядом со старухой.

Сердце у меня так сжалось, что грубая ругань чуть не сорвалась с языка.

А я принес ей золотой крест, не какой-нибудь, базарной работы, а купленный у настоящего ювелира в Бресте, красивый и тяжелый крест, а кроме того еще сдобный хлеб, украшенный засахаренными фруктами, завернутый в серебряную бумагу.

Жениховские подарки.

Она... ну, да, она ушла... отправилась гулять.

— Она вам не говорила... ни о чем?

Старуха взглянула на меня сверх своих очков.

— Нет... ничего... Я вы ей дали какое-нибудь поручение... вы, может-быть, хотели у нас позавтракать? Боже мой! Я вас совсем не ждала и вам придется удовольствоваться только одним блюдом.

— Она не вернется к обеду?

— Не знаю. Иной раз после прогулки она отправляется со всеми подругами к своему кузену, фруктовщику на улице Бастионов. Тот оставляет у себя всю эту банду. Теперь, как раз, время вишен. Одной корзиной больше или меньше, вы понимаете, это не составит большого расчета... Но она, конечно, вернется, господин Малэ. С ней никогда не бывает никакой беды, с этим ребенком.

Старуха ничего не знала, ничего не понимала, была глуха и слепа.

Впрочем, как могла она угадать серьезного, влюбленного претендента в этом грустном парне, занятом какой-то мыслью.

Она не горела, эта старуха, на медленном огне в заброшенной башне, где истинным спасительным маяком могла быть, казалось, одна лишь любовь молодой девушки. Нет, она не могла ни понять, ни одобрить меня. Ее племянница еще не достигла того возраста, когда выдают замуж, а если та горячо мечтала о любви, то в этом было виновато ее сердечко уличной девчонки. Она уже забыла о несчастном матросе, севшем на мель у ее порога в один дождливый день, и это было без всякого злого умысла. Люди, живущие на земле, проходят в жизни один за другим и один прохожий заменяет другого. Она прыгнула мне на шею, так же, как прыгает сейчас со своими подругами через веревочку. Вернувшись домой, она расхохочется или начнет перебирать косынку своими лапками бродячего котенка. Что же! Все это вполне естественно. Я готов был разреветься.

В огорчении я ни слова не сказал о золотом кресте, и принялся ломать и есть сдобный хлеб, чтобы показать, что я не собираюсь завтракать у этой старухи. Уходить ли мне сейчас же? Возвратиться ли потом? Я чувствовал себя таким чужим всему и всем.

Боже мой, как я страдал!

Маленькая лавчонка нисколько не изменилась, только она показалась мне страшно грязной, низкой, темной, пропитанной вонью коровьего навоза, кислого молока и чадом убогой кухни.

Нужно удирать и никогда больше не возвращаться... никогда...

Я вышел с очень решительным видом, сухо простившись со старухой и ничего ей не объяснив. Бесполезно давать знать Мари о моем посещении.

Мы с ней не придем к соглашению. А так как женщин всегда вдоволь, то я постараюсь отыскать такую, которая относилась бы серьезнее к своим обещаниям. Я шел, размахивая руками, не думая больше никуда заходить и, очутившись на берегу моря, сел.

— Вы вернетесь повидать меня, мы пойдем вместе на берег моря. Я утешу вас, если вам будет тяжело.

Именно так обещала она мне.

Злой ребенок? Нет, просто только ребенок.

Я улегся на живот на траве красивого склона, всего покрытого зеленым бархатом, о котором наверно заботились садовники. Положив голову на руки, я хотел заснуть под горячим солнцем полудня. Вокруг меня шумели. Воскресная публика двигалась по направлению к маяку Мину; почти со всех сторон доносился до меня смех, а какая-то барышня в розовой юбке качалась на качелях за красивым деревенским домом... качалась между кустов сирени.

Я попытался заняться рассуждениями.

Нельзя строить все свое будущее на первой встречной.

Да, но когда существует потребность любви, то начинают любить именно первую встречную.

И потом жениться через год... гораздо лучше жениться теперь же. В моем кармане звенит жалование, и я имею право, даже обязанность устроить себе сейчас кутеж с дамами.

Нет, увы, я не устрою кутежа.

Что-то сжимает мне сердце и давит на желудок. Я плачу, я уже больше не в силах плакать.

— Я могу снова увидеть ее через две недели, мы объяснимся и поладим добром. Я теперь один на берегу моря, а следующий раз мы будем вдвоем... Она еще так молода!

Я дошел до того, что простил ее. Бесконечная грусть поднималась в груди, точно настоящий прилив слез, сдерживаемый в течение долгого времени.

Я любил эту девушку из Бреста не больше, чем девушек из Мальты. Я любил... самую Любовь!

Горе темь, кто любит Любовь!