Башня. Новый Ковчег 5

Странное это чувство — учительская любовь. Вот у него она возникла к этому мальчишке, иногда резкому и несдержанному, иногда задумчивому и рассудительному. Который спорил с ним, упрямо сверкая серыми глазами, краснел от того, что у него не всегда получалось что-то доказать, стискивал зубы, мотал головой, злился. Был ли он умнее или обаятельней других? Вряд ли. Тот же Боря Литвинов ничуть не уступал в интеллекте своему другу, а уж в харизме и подавно — тут даже превосходил. А в Павле было другое — Пашка хотел сделать мир лучше. И не просто хотел, а готов был положить на это всю свою жизнь, пожертвовать всем. Некоторые называли его фанатиком. Некоторые — идиотом, идеалистом, оторванным от жизни и не думающим о себе. Да, его вообще мало кто понимал. Даже лучший друг, хитрый Боря Литвинов, иногда усмехался с чувством превосходства — кем-кем, а идеалистом Борис никогда не был. И тем не менее, не понимая Павла, боясь и ненавидя, за ним — шли. Потому что интуитивно видели в нём не просто харизматичного лидера, каковым он безусловно являлся, а человека, который способен привести их к чему-то намного большему, чем просто благоденствие, сытость и комфорт. К чему-то высокому, светлому, тому, что необходимо всем людям, даже если они не могут это чётко понять и сформулировать.

Он гладил Павла по голове, поглядывал на Анну, застывшую в дверях, смотрел в её глаза, в которых светился отблеск тех самых прежних чувств, и думал о том, что всё закончилось хорошо. Жизнь развела этих двоих, провела через множество испытаний и сейчас, спустя столько лет, опять соединила. Он тогда почувствовал облегчение, удовлетворение, словно прочитал долгий и красивый роман, добрался до финала — и финал его не разочаровал. Злодеи понесли заслуженное наказание, герои обрели счастье.

Но, увы, жизнь снова его обманула. Вместо последней фразы про «все жили долго и счастливо», в конце красовалось тревожное «продолжение следует». И что это будет за продолжение?

Шум в коридоре стал стихать. Иосиф Давыдович поднялся с кровати, размял затёкшие ноги, шаркая, дошёл до шкафа, достал смену белья, прошёл в санузел за зубной щеткой и бритвой, потом вернулся в комнату, окинул долгим взглядом свою обитель, как будто прощаясь с этим миром. Вот и всё. Ничего он так и не нажил, все его вещи уместились в этот небольшой пакет, даже место осталось.

Старый учитель присел на край кровати, положил свой скарб рядом и задумался.

Значит, снова надо будет скрываться. А зачем? Есть ли в этом хоть какой-то смысл? Почему ради того, чтобы дать ему дожить свой век — сколько там ему осталось, вряд ли много — люди должны снова рисковать. И старшая медсестра, Ирина Александровна, и эта вертлявая девчонка, медсестричка Наташа, и рабочие, которых он и по имени-то не знал. Не проще ли попросить их оставить его тут. Пусть уж все идёт, как идёт. Он устал, смертельно устал и чувствовал, что сил почти не осталось. И пугала его вовсе не перспектива эвтаназии — что ни говори, а это действительно в какой-то степени гуманно, умереть во сне, — нет, больше его пугало то, что сейчас надо будет куда-то идти, прятаться, подставлять других людей, молодых, сильных, которым как раз ещё жить да жить. Создавать им проблемы, чтобы выторговать для себя несколько дней, недель, месяцев медленного угасания, в котором было очень мало смысла. Что ж, если так получается, он готов. Давно уже готов.

В дверях появился какой-то парень. Молодой, совсем ещё мальчишка. Смутно знакомый, впрочем, Иосиф Давыдович уже не очень хорошо видел, мог и ошибиться. Да и память всё чаще подводила. То, что было давно, он помнил хорошо, чётко, а вот то, что происходило с ним вчера или неделю назад — намного хуже, детали стирались, путались, терялись в ворохе однообразных событий последних дней. Парень назвал его по имени, потом смутился, сделал паузу и тут же заговорил, кажется, про пропуск. Иосиф Давыдович понял — что-то пошло не так. Наверно, дело в старом пропуске или в чём-то ещё. И его не спасут. В глубине души шевельнулся страх: стало быть, всё, смертельная инъекция, последний сон, переходящий в небытие. Но вместе с этим страхом пришло и облегчение — всё решилось, уже не надо ни о чём беспокоиться, куда-то идти, скрываться, подставлять других людей и прежде всего этого мальчика. Что ж, так может и лучше.

Но потом в палату зашла девушка, горячо заговорила. Эти двое вышли в коридор, о чём-то споря.