Башня. Новый Ковчег 5

Сашка зашёл в кабинет и с удивлением увидел, что начальник там не один. Слева от него, в кресле, небрежно закинув ногу на ногу, сидела женщина, очень ухоженная и дорого одетая — Сашка немного разбирался, насмотрелся, когда бывал у Рябининых. К этой женщине, как ни к кому другому подходило банальное и заезженное определение — ослепительная красавица, потому что именно ослепительной красавицей она и была, и в сравнении с ней проигрывала даже Наталья Леонидовна, всегда наряженная, изящная, соединяющая в себе яркость хищницы и утончённое благородство.

Женщина уставилась на вошедшего Сашку с каким-то странным интересом, словно ей показали диковинное существо, нелепую игрушку, вытряхнутую из сундука вместе со старым и пыльным тряпьём, потом повернулась к начальнику.

— Это он? — голос у неё был мелодичный и тоже очень красивый.

— Вы — Александр Поляков? — уточнил начальник у Сашки.

Сашка кивнул.

— Понятно… — протянула красавица и снова изучающе посмотрела на Полякова. — Что ж, примерно, так я и думала.

Она поднялась с кресла, одёрнула слегка задравшийся пиджак делового костюма, идеально обтягивающий её точеную фигурку.

— Пойдём со мной, Александр Поляков. Я думаю, Евгений Антонович, у студента Полякова не возникнет проблем с тем, что он сегодня пропустит занятия?

— Конечно, Анжелика Юрьевна. Никаких проблем. Я всё понимаю. Такое событие, конечно, — Евгений Антонович, который подскочил со стула тотчас же, как только встала эта женщина, неестественно быстро оказался у двери и угодливо распахнул её перед гостьей, согнувшись в полупоклоне.

Анжелика Юрьевна, так кажется её назвал начальник, плавной походкой проследовала к выходу, на пороге обернулась, глядя на застывшего в недоумении Сашку.

— Ну, что же ты, пойдём. Нам с тобой надо поговорить, Александр Поляков. Не бойся. Новости, скорее, приятные.

Она улыбнулась одними губами, глаза, ярко-голубые, с блестящей перламутровой капелькой над тёмным зрачком, при этом остались совершенно холодными, и Сашке снова почудилось, что она его изучает, как изучают кусочек водоросли: кладут на стёклышко, а потом долго разглядывают в микроскоп, наблюдая, как сливаются и распадаются изумрудные, неровные колечки.

Сашка пошёл следом, совершенно не понимая, что надо от него, скромного студента первого курса административного сектора, этой блестящей красавице — заезженное выражение по-прежнему стучало в голове, — явно занимающей очень высокое положение в Башне. А то, что положение этой женщины было более чем серьёзным, Сашка понял сразу: едва они вышли из кабинета, откуда-то словно из воздуха материализовались двое мужчин в одинаковых чёрных костюмах и, как приклеенные, устремились за ними. С охраной у них в Башне ходили немногие. Почти никто. Разве что, члены Совета.

— А вы… кто? — Сашка не смог справится с любопытством и задал вопрос в спину идущей перед ним женщины.

— Я, — она повернула к нему изящную головку с идеально уложенными светлыми волосами и странно усмехнулась, и снова в этой усмешке участвовали только губы — глаза смотрели равнодушно. — Я — министр юстиции Бельская Анжелика Юрьевна и… твоя биологическая мать.

Сашка остановился, как вкопанный, не понимая — она что, шутит?

— Пойдём, тут не место устраивать сцены. Дома я тебе всё объясню, — и она, отвернувшись, ускорила шаг.

Сашка, оглушённый этой дикой фразой, поплёлся следом, чувствуя себя героем дешёвого бульварного романа и совершенно ничего не понимающий.

Квартира, куда его привела Бельская, впечатляла размерами, что было неудивительно: на верхнем ярусе Поднебесного уровня других и не водилось, но при этом она совершенно не походила ни на музейный склеп Рябининых, ни на радостные, солнечные комнаты Савельевых. Она была выхолощено стерильной: свет, проникающий через панорамные окна огромной и почти пустой гостиной, падал на молочно-белую обивку дивана, геометрически точного, с острыми прямыми углами, грустно скользил по гладкому, безликому паркету, натыкался на картины в одинаковых рамах, странные, ничего не выражающие картины — яркие разноцветные квадраты и треугольники, напоминающие рассыпанную детскую мозаику, и тускнел, выцветал, сливался с неживой белизной и растворялся в ней. Даже в душных апартаментах Рябининых, где антикварная мебель, тёмная и тяжёлая, обступала со всех сторон, было больше жизни, чем здесь, потому что в квартире Анжелики Юрьевны Бельской жизни не было, как не было и смерти — только пустота, красивая и звенящая пустота.

Анжелика Юрьевна кивнула прислуге, двум одинаково одетым горничным, которые бесшумно появились в гостиной и тут же, повинуясь её жесту, растворились где-то в бесконечных комнатах, и, указав Сашке на диван, сама отошла к стене, к большому, в полный рост зеркалу, перед которым замерла, с явным удовольствием разглядывая своё безупречное отражение.