Башня Сююмбике (СИ)

  Из-за чего сыр-бор разгорался? Иконы я ее убирал из книжного шкафа: мало Варе своей комнаты, смахивающей на мини-часовню! Не мог смотреть на них, хоть тресни! Тем более к книгам не подберешься - чтобы достать томик Пушкина ("Земля недвижна, неба своды, Творец, поддержаны тобой, да не падут на сушь и воды и не подавят нас собой..."), нужно было вынимать и перекладывать четыре типографские картонки в пластиковых окладах. Обратно положить я их частенько забывал. Варька хорьком посмотрит на шкаф - есть, нету, и если не окажется, сразу надуется как рыба-луна, нажалуется на братца папе.

  А папа у нас строгий, особо разбираться не станет, сразу начнет ругать нас обоих: меня за неуважение к младшим, Варьку за придирки к старшим. Не выпускают нынче качественных офицерских ремней, настоящих, сыромятных, с медными бляхами, везде подделки китайские, из сплошного дерматина, а то б я вас выпорол хорошенько! - говорит в сердцах папа, но мы знаем: таких ремней давно не производят, отказалась от них наша промышленность!

   Мириться нам было некогда: только исчерпывался старый повод, немедленно же возникал новый. Что за девица, что за характер! И в кого она такая пошла?! Семья у нас по-советски атеистическая, мама ни во что не верует, папа считает, что можно быть замечательным человеком и вне церкви, главное, он говорит, надо жить по совести, зла не делать. А что это за совесть, и в каких краях она обитает - умалчивал. Наверное, на дубе в Элоней-Мамре сидит. Или на болоте в лепестках лотоса. И ни разу мне совесть не попадалась (что вовсе не значит, будто ее нет, есть, конечно). Я поломал голову и решил, что проще не делать из наших разногласий трагедию. Варю уже не приструнишь - большая, сама разберется. Сестра она мне, не чужая девчонка, пройдет время - может, мы помиримся и снова будем дружить ...

  Виноват, отвлекся, свернул не на ту дорогу. Итак, в Казанском кремле я больше всего любил семиярусную башню Сююмбики - пятьдесят восемь метров высоты, с которых когда-то бросилась вдова хана Сафи-Гирея. По старой легенде, после падения Казани Иван Грозный, известный развратник и женогубец, возмечтал взять к себе в гарем-терем несчастную Сююмбику. Прослышав об этом, Сююмбика взобралась на высокую башню и ринулась вниз.... Так ли это было, никто на самом деле не знал: прошло больше четырехсот лет, нешуточное время! Казанские старожилы клялись, что в каждую ночь на второе октября призрак ханши в длинном белом наряде появляется из правого окошка четвертого яруса башни и проходит по кромке выступа, чтобы затем раствориться в воздухе у ограды.

  Ограда была массивная, каменная, такие до революции строили у присутственных мест, вокруг нее росли густые деревья, не терявшие свою обильную листву вплоть до самой поздней осени, питавшие свои корни водами речки Казанки. Затеряться в них очень просто не только привидению. Башня, старая и незыблемая, сильно наклонялась вбок, в сторону востока, рискуя грохнуться прямо на шаймиевский дворец. Я боялся, что в один прекрасный день приду полюбоваться - а башня возьмет да и развалится! Чинить ее надо, чинить скорей! Без Сююмбики Казань не Казань...

  Рыжий кирпич заметно обветшал, выступы облюбовали черные вороньи фигурки, свившие гнезда и выводившие воронят. Сююмбика кренилась на глазах. Когда-то ее наклон был всего лишь 114, потом дошел до 127, а сколько сейчас - мало кто знал. Держись, милая, не падай! Что же я буду без тебя делать?!

  Однажды, лет в 13, мне захотелось проверить легенду о призраке и не побоялся просидеть целую ночь у подножия башни, ожидая Сююмбику. Тогда это делалось ради хвастовства в бесстрашной мальчишечьей компании, я ничуть не подозревал, что Сююмбика будет сопровождать меня всю жизнь и даже доведется жениться на девушке, считавшейся чуть ли не ее новым земным воплощением. Вечером, лишь только стемнело, я сел на деревянный ящик из-под болгарского сливового компота, и стараясь не заснуть, упрямо смотрел в сторону башни. Глаза у меня слипались, тело не слушалось, клонило в сон, но все-таки продержался до наступления самой темной темноты. И вот, уже потеряв малейшую надежду увидеть ее тень, часа в три ночи я обомлел. По выступу башни медленно, крадучись вороватой кошкой, двигалось нечто белое, светящееся, блестящее. Была ли эта Сююмбика собственной персоной, или с бессонницы у меня начались "видения" - по сей день не могу решить. Издалека ее призрак смотрелся бы лучше, а я стоял вблизи и чувствовал, как шевелятся волосы под вязаной шапочкой.