В переулке Антриг, воровато оглядываясь, откупорил сосудик с медом и начал смачивать вязкой жидкостью вытащенный из кармана хлеб. Хлеб он стал размягчать ладонями. Теперь дело оставалось за малым — грязь, которой под ногами было сколько угодно, должна была придать получившейся массе нужный цвет. И эту мазь, своеобразный грим, отставной кудесник принялся наносить на лицо Кериса, маскируя шрам на его щеке.
— Так, — бормотал чародей, доставая из другого кармана пустую бутылку из-под джина. Он вылил пахучие остатки на одежду Кериса, забивая таким образом запах меда. Керис явно был полон негодования, но ничего не сказал. А Виндроуз между тем невозмутимо продолжал:
— Жаль. Жаль. Жаль, что в лавке тряпичника не продается одежда послушника. Она бы так подошла Джоанне. Тогда она бы могла спокойно нести твой меч. А теперь нам, видно, придется привязывать его к твоему телу. Другого выхода нет!
Джоанна посмотрела на большой сверток, содержавший ее одежду, кроссовки, знаменитый кошель-ридикюль, изношенную одежду Кериса и его обувь, два свободных одеяния с капюшонами, которыми вполне можно было пользоваться как одеялами, если погода будет чересчур холодной. Сверток был привязан к концу длинной палки, к ней же был примотан и обоюдоострый меч Кериса. Но все равно такая маскировка выглядела не слишком убедительной.
— Подумаешь, мы всегда можем сказать, что меч принадлежит моему брату, — сказала Джоанна, — к тому же инквизиторы наверняка ищут одного, ну, может, двух человек. А ты не мог бы выдать себя за послушника, свободного от службы?
— Свободный от службы послушник — человек подозрительный, это просто нереально! — заметил Керис, смотрясь в лужу. — Считается, что послушник занят службой во всякое время суток! Об этом говорится в клятве, которую дает каждый, кто решил стать послушником! По сути дела, послушник считается оружием, собственностью того, на верность кому он принес присягу!
Джоанна взвалила на плечо шест со свертком и прошлась с ним взад-вперед, примериваясь. Вдруг девушку передернуло — на дороге валялись позеленевшие кишки какого-то животного, на которых роились мухи. Да, местные жители явно не утруждали себя вывозом отходов на свалку!
— Ну, а как быть с тобой? — спросила она Кериса.
Молодой человек резко выпрямился. Он забыл, что ему нужно притворяться подгулявшим выпивохой.
— Моими господами были и всегда будут члены Совета Кудесников, — сказал он гордо. Теперь он был похож на статую древнегреческого атлета. — И вообще, мой дед жив!
— Да? — тихо спросил Антриг.
Керис остановился и, резко повернувшись, внимательно заглянул в глаза чародею.
— Жив он или же мертв, — проговорил он тихо, но ясно, — тебе, Антриг Виндроуз, это доподлинно известно!
— Как это, Керис? — неожиданно спросил экс-член Совета Кудесников. — Он ведь был и моим учителем тоже! Мы очень часто путешествовали с ним! Где только мы не были! Неужели ты и в самом деле думаешь, что мне известно, где он находится?
Вдруг Керис сказал, как отрубил:
— Не был он твоим учителем! А обучал тебя Сураклин!
— И он тоже, — вздохнул Антриг, сворачивая в другую улочку, — и он тоже!
Наконец трое беглецов вышли на главную улицу. На улице было теперь совершенно светло, хотя солнце еще не успело подняться в зенит. Солнечные зайчики играли на черепице крыш, но возле стен домов еще лежали голубоватые ночные тени. Джоанна несказанно удивилась — по ее расчетам, было около пяти утра, но на улицах было полным-полно народу. Мужчины, женщины, дети — все направлялись по своим делам, стуча башмаками по булыжной мостовой. Слуги тащили корзины с провизией — готовить завтрак своим господам. На бойких местах стояли, как обычно, нищие, выпрашивая подаяние. Встречались и весьма нарядно одетые люди — это была публика побогаче: торговцы и менялы, спешившие открывать свои лавки. Суматошно носились в воздухе голуби, дополняя картину сутолоки. На город налетали порывы свежего ветра с полей, приносившие аромат скошенной на болотах травы. Большинство же людей, одетых не слишком богато, тоже торопились по своим делам — добывать пропитание, скорее всего. Им-то уж точно не было дела до запаха травы, солнечных зайчиков и прочей лирики.
Они стали выходить на дорогу, которая вела из Кимила. Тут было особенно оживленное движение — одни повозки въезжали в город, другие выезжали из него. Скрипели колеса, стучали подковы, ржали лошади. Повозки были загружены уже собранным сеном, клетками с домашней птицей, лукошками с яйцами, кадками с маслом, свежей рыбой, фруктами и овощами, привезенными на продажу сельчанами. Можно было даже определить, в какой повозке что везут — за телегой мясника летели тучи мух, те же, где везли мед, сопровождали пчелы. Подпрыгивали перестеленные соломой бочонки с пивом. Тут же Джоанна заметила мальчика, который шел впереди и метлой разметал навоз, а за ним медленно шествовали две хорошо одетых женщины. Одна из дам, заметив такое усердие, бросила пареньку монетку. Он подхватил ее с завидной ловкостью и продолжил свое занятие с еще большим усердием, явно надеясь на более щедрые чаевые.