Бастарды культурных связей. Интернациональные художественные контакты СССР в 1920–1950-e годы

В сопроводительном письме на имя Капустина он писал: «Передаю Вам часть картин, гравюр и фотографии, которые выдающиеся мексиканские художники любезно подарили, при посредничестве Института мексиканско-российского культурного обмена, Музею нового западного искусства в Москве, чтобы эти образцы стали в нем постоянными экспонатами, представляющими мексиканское искусство»[194]. Внизу были перечислены имена дарителей: Игнасио Агирре, Рауль Ангиано, Луис Ареналь, Альберто Бельтран, Анхель Брачо, Артуро Гарсия Бустос, Франсиско Досамантес, Фрида Кало, Хоакин Клаузель, Ольга Коста, Лола Куэто, Леопольдо Мендес, Франсиско Мора, Хосе Чавес Морадо, Исидоро Окампо, Фернандо Пачеко, Хулио Приeто, Хосе Мария Гуаделупе Посада, Эверардо Рамирес, Карлос Ороско Ромеро, Хесус Эскобедо, Пабло О’Хиггинс, Рамон Сосамонтес, Альфредо Сальсе, Мануэль Альварес Браво и Дорис Хейден[195].

Безусловно, большинство этих художников объединяли просоветские симпатии: многие из них придерживались левых убеждений, и почти все участвовали в антифашистском движении 1930–40-х годов. Многие из них входили в Лигу революционных писателей и художников (Liga de Escritores y Artistas Revolucionarios, LEAR) и в объединение «Мастерская народной графики». В то же время в этом списке — художники нескольких поколений: знаменитый карикатурист и график Хосе Гуадалупе Посада, единственный мексиканский импрессионист Хоакин Клаузель и (на тот момент 19-летний) ученик Фриды Кало Артуро Гарсия Бустос. Широкий возрастной спектр, разнообразие стилей и техник свидетельствуют о том, что выбор авторов и их произведений был призван продемонстрировать советскому зрителю все возможности и все лучшие силы мексиканского искусства первой половины XX века.

В декабре 1947 года произведения прибыли в Москву[196]. Для современного зарубежного искусства в СССР трудно было придумать более неудачное время: начало холодной войны, внешнеполитические кризисы, борьба с космополитизмом и непрекращающаяся с 1930-х кампания против формализма сводили внешние культурные контакты к минимуму. Мексиканцы предполагали, что принимающей стороной дара будет Государственный музей нового западного искусства. Несмотря на многочисленные трудности в работе, музейное собрание постоянно пополнялось, сохранялась общая тенденция к расширению коллекции, а международная репутация музея и его внешнее позиционирование советскими властями оставались неизменными вплоть до его расформирования в конце 1940-х.

^{Хесус Эскобедо. Аделита. 1945. Бумага, литография. Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина}

В августе 1945 года в журнале Cultura Sovietica была опубликована большая статья, подробно описывающая коллекции Музея нового западного искусства. После этой публикации мексиканские художники и представители Мексиканско-русского института естественным образом рассматривали именно этот музей как место для будущего показа своих работ[197]. Кроме того, в 1945 году ГМНЗИ фактически являлся единственной возможной выставочной площадкой для современного зарубежного искусства[198].

Мексиканский дар по прибытии в Советский Союз оказался в подвешенном состоянии и под подозрением. Официальной принимающей стороной вместо ГМНЗИ стало Всесоюзное общество культурной связи с заграницей[199].

В составе дара не было ни перечня работ, ни списка авторов — ничего, кроме картин и графических листов, да и само их прибытие для сотрудников ВОКС было неожиданностью. Первое время они пытались понять, как им действовать и куда определить вновь прибывшие произведения. Роль вершителя судеб мексиканского дара выпала советскому историку искусства Владимиру Семеновичу Кеменову, в те годы — председателю правления ВОКС. На протяжении своей долгой и успешной карьеры он занимал практически все связанные с культурой ключевые посты в СССР[200]. Сложно сказать, знал ли Кеменов об этом даре до его прибытия. За полгода до того, как работы оказались в Москве, Кеменов встречался с послом Мексики в СССР Лусиано Хосе Хоубланком Ривасом[201], который выражал желание организовать выставку мексиканских художников в Москве. В своем рабочем дневнике Кеменов записал: «Я ответил, что это — интересное предложение, но осуществить его сейчас трудно из-за отсутствия свободного выставочного помещения. Я добавил, что у нас уже есть на очереди другие выставки, что экспонирование каждой из них сопряжено с трудностями такого рода. Югославскую выставку нам тоже удалось организовать не сразу, и ВОКСу помогло то обстоятельство, что в Музее изящных искусств оказался свободный зал. Раньше, до войны, подобного рода выставки экспонировались в Музее современной западной живописи, который сейчас ремонтируется после повреждений, причиненных ему во время воздушных налетов. Когда этот музей будет вновь открыт, мы сможем вернуться к обсуждению поставленного Вами вопроса»[202].