Басурманин. Дикая степь

Из тяжких воспоминаний о верном ратнике княжича вывел сильный толчок в бок. Оказывается, хан закончил говорить. Стражник подпихнул пленника в спину, уводя вниз к подножью холма. Идти со спутанными узами ногами было трудно. Несколько раз княжич чуть было не упал. Но выказывать свою слабость перед ворогами он не собирался.

Его втолкнули в небольшой шатер, примостившийся под холмом у раскидистого дерева. Человек, сидевший в углу, вздрогнул, когда увидел вошедшего. Изумление же самого княжича было беспредельно. Купец. Рыжебород, коего он прогнал от ворот Рязани. Может он тоже пленник? Но руки его были свободны, а на ногах не было пут.

– Вражина примерзкая, – пробормотал княжич, страшась, как бы его не услыхали. – Так это ты, беспутный, ворогов на земли наши привел?

Нахлынувшая ярость отодвинула в дальние уголки души раздумья о том, какая судьба ему уготована.

– Не серчай, ваша княжеская милость, – начал, было, купец, приближаясь к нему и кланяясь в пояс.

Княжич попятился назад.

– Отойди от меня, безбожник! Беспутный нечестивец!– прошептал Владислав.

Его душили злость, обида и слезы. Но выказывать слабость ему было лишь себе во вред. Собравши волю в кулак, он попытался успокоиться и подумать об ином. Голова сильно гудела и кружилась. Хотелось пить и прилечь. А вот оставаться в обществе этого вражника желания не было. Только кто его будет слушать? Не дома чай…

Княжич присел у входа в шатер и привалился спиной к колу, служившему опорой для этого чудо–строения. Прикрыв глаза, он вспоминал свое детство. Матушку, которую не знал, но о которой слышал много доброго. Она умерла, давая ему жизнь. Батюшку, который так сильно переживал ее кончину, что не женился боле. Толмача Фёдора, учителя словесности, наук мудреных, математики и языков иносказательных. Артемия Силыча воеводу да Ивача сотника – двух воинов, двух наставников делу ратному, двух друзей. Эх, надо было поприлежней учиться у них. А то все книги, да свитки на уме были. Может тогда успел бы хоть сколько голов ворогов сложить. Владислав вспоминал, все, что было сердцу любо–дорого, да сгинуло–пропало в бешеном танце огня нещадного.

Тяжелая голова бессильно склонилась на плечо, и юноша провалился то ли в забытье, то ли в беспокойный сон, где слышался гул набата, звон мечей, крики и стоны умирающих, и дикий, дьявольский смех хана Дамира.

Следующее пробуждение было стремительным и тяжким. Словно чьи–то безжалостные руки с силой выдернули его из одного кошмара, чтобы с головой окунуть в другой, еще более ужасающий своей неизвестностью.

Купец тряс его за плечи и приговаривал:

– Очнись, княжич. Молю. Пора.

Владислав раскрыл глаза и, оттолкнув предателя, попытался встать. Жесткие путы сильно врезались в лытки. Не без труда он поднялся, пошатнулся и тут же рухнул наземь, больно ударившись плечом. Вновь поднялся не без усилий, на сей раз устоял. Вовремя. В шатер вошел хан.

– Тебе надобно научиться ходить, кня – же, – с усмешкой на смуглом лице нарочито растягивая слова, произнес Дамир. – Я не скоро освобожу тебя. Ежели вообще когда отпущу.

Задержав взор на стройной красивой фигуре знатного пленника, он так же стремительно вышел из шатра, как и вошел.

Два кочевника, пришедшие с ханом, подхватили княжича под руки и выволокли наружу. Солнце еще не встало. В сероватой дымке отчетливо было видно пожарище. С тяжелым сердцем лицезрел княжич сею безрадостную картину, мысленно вознося молитву об упокоении душ почивших невинно убиенных.

Его подтолкнули к сбившимся в кучу русичам. Кыпчаки проворными умелыми руками ловко стягивали пленников одной веревкой. Окинув несчастных взором, княжич увидел лишь сынов и дочерей отроческого возраста: боярских, купеческих, ратных, крестьянских да мастеровых. Его протащили дальше, ослабили связанные за спиной руки и перевязали их наперед в связку к еще совсем юному парнишке. Княжич не сразу признал в нем сына своего погибшего ратника Гриди. Лицо мальчика было в ссадинах и кровоподтеках. Он еле стоял на ногах.

– Ончутка, ты ли это? – чуть слышно позвал княжич.

Малец лишь кивнул головой.

– Что там, в граде, знаешь? Выжил кто? Спасся ли?

– Нет, – шепотом ответил тот. Его опухшие губы еле раскрывались. – Все пали. А кто укрылся от басурманской сабли – сгорели заживо в пожарище.

– Ивач? – с надеждой вопрошал княжич.

Ончутка лишь покачал головой.

– Мы с Прушей в кузне были. Он за меч было ухватился. Да здоровенный басурман ему голову снес. Тешату так таво и вовсе на колокольне сподвесили и головешку вовнутрь кинули. Я сам видал, как она порушилась.