Батальон прорыва

С того дня в душе Скомарохова будто что-то надломилось. В сорок первом он прикипел душой к пограничнику Павлу Бондаренко, но он был расстрелян Проскуриным, Голота заменил ему Бондаренко, но судьба распорядилась так, что теперь расстреляли Арсения, не без участия Шилохвостова. Для него, детдомовца, никогда не знавшего семьи, потеря друга была ударом. Теперь его уже не особо радовала надежда скорого возвращения командирского звания. Боль утраты утихла в апреле, когда армия снова пошла в наступление. Теперь шли в бой без Голоты и Карапетяна. В середине марта Сурен Карапетян был исключен из состава отдельного штурмового стрелкового батальона с формулировкой: «В боях с немецкими захватчиками с оружием в руках доказал свою преданность Социалистической Родине». Скоморохову за проявленное мужество в последнем бою комбат, на свой страх и риск, снова доверил отделение. Милованцева, из-за случая с Голотой, командовать ротой вместо Рукавицына не поставили, более того, убрали и с командования отделением, а вскоре из медсанбата вернулся и сам Рукавицын, теперь уже в звании лейтенанта. Однако из батальона, к удивлению командиров и бойцов, Милованцев, как Карапетян, не ушел, а остался по собственному желанию. Ему не отказали, так как потери среди штурмовиков в наступательных боях были немалые и каждый воин был на счету. За день до начала наступления Скоморохов не утерпел и спросил:

– Скажи по правде, почему ты остался? Ладно я, у меня выхода нет. А ты? Нас же на самые опасные участки бросают. Сам же знаешь, в штурмбатах большинство бойцов уже через месяц убиты или ранены. А тут возможность не погибнуть в конце войны. Пока то да се, пока в другую часть определят, глядишь, и победим фрицев. Говорят, от Кюстринского плацдарма до Берлина по прямой шестьдесят километров. Опять же звание…

– Мне звание не нужно, и командовать у меня желание пропало ещё после того, как я ребят под Любанью, в сорок втором, заморозил во время атаки. Впрочем, звания и так после победы должны вернуть. Я, Андрей, с некоторых пор стал относиться к жизни философски.

– И в чем же твоя философия заключается? Искать себе смерти?

– Смерти я не ищу, но и за жизнь не цепляюсь. Родные мои погибли, девушки нет, а стало быть, терять мне нечего. Следовательно, лучше я, чем тот, кому есть ради чего жить. Да и не всё равно ли, где воевать с немцами.

– Согласен, разницы нет, а вот жизнь ценить надо. Я ведь тоже без родни и много кого в этой войне потерял, но знаю одно – жить надо и надеяться надо. У тебя мечта есть?

– Была. Хотел знаменитым пианистом стать.

– Вот и станешь, а я на твой концерт приду. Позовешь?

Милованцев улыбнулся:

– Позову, только сначала надо фрицам траурный марш сыграть.

* * *

Траурный марш фрицам сыграли орудия. Холодным пасмурным днем 16 апреля в 5 часов утра артиллерия фронта всей своей мощью обрушилась на передовые позиции врага и через 25 минут перенесла огонь вглубь его обороны. Тогда-то и пошли в наступление стрелковые части, а вместе с ними штурмовой батальон, в котором несли службу Скоморохов и Милованцев. Частям армии предстояло действовать с плацдарма, занятого частями армии еще в феврале, в обход хорошо укрепленных противником Зееловских высот, на штурм которых пошли другие подразделения фронта. На участке, где предстояло наступать батальону, противник тоже неплохо приготовился к обороне. Штурмовикам это было известно. За день до наступления батальон после десятиминутного артналета провел разведку боем, занял первую траншею противника и даже попытался овладеть второй, но вынужден был отойти на исходные позиции. Разведка боем обошлась штурмовикам дорого, многие из них были убиты и ранены. Получил легкое ранение в голову и Скоморохов. И вот теперь снова предстояло идти на врага и нести потери. Чтобы их было меньше, немцев ослепили десятки мощных прожекторов. Яркий свет разогнал предрассветную мглу, осветил поле боя и ослепил солдат вермахта. Это помогло штурмовикам без больших потерь занять первую траншею и пройти еще три траншеи передового оборонительного рубежа, но на этом наступление застопорилось. Второй рубеж прорвать не удалось. Причиной стали минные поля, множество траншей, дотов и других оборонительных сооружений, а еще сильный огонь и упорное сопротивление солдат германской армии.

Милованцев сетовал:

– Неужели они не понимают, что проиграли. Сколько бы они ни упрямились, мы и союзники их одолеем. К чему бессмысленные жертвы? Неужели Гитлеру не жалко свой народ?

– Таким, как Гитлер, жалость не свойственна. Думаю, он, как и многие немцы, надеется, что с нами может случиться то, что произошло с германской армией под Москвой и Сталинградом.

– Пустые надежды. Фронт уже никогда не покатится назад, на восток.

– Многие из них фанатично верят словам Гитлера, и они будут драться до конца. Так что мы с тобой еще немало товарищей потеряем.

Товарищей теряли каждый день, численность батальона таяла, но задача оставалась той же: «Прорвать вторую линию обороны противника!»