Батарея, подъем!

— Наказать — это самое простое. Цель же не в том, чтобы наказать, цель в том, чтобы добиться результата. Достучаться до мозгов, чтобы они включились. У тебя же светлые мозги, Рома. Но им мешают предрассудки. Ложные понятия о том, что хорошо и что западло. Это представления, которые ты подобрал на улице в своей Пензе. Ну и что, скажи мне, добились успеха в жизни твои учителя? Ну? Молчишь, вот то-то! Да они уже по зонам гниют и на лавочках бухие валяются, кому повезло. И работают слесарями и штукатурами. Что, не так? Я жизнь знаю, меня не наебёшь! А тебе ещё в МГУ возвращаться. И восстанавливаться на втором курсе. А там посмотрят, как ты служил. С какой характеристикой вернулся. И что ты, скажи на милость, взасос братаешься с этими чурбанами в своём отделении? Жопу свою из-за них подставляешь. И мою, кстати, тоже! Они же имбецилы. Ты посмотри на эти рожи. Там каждого второго зачали в пьяную ночь! У вас разные пути по жизни. Если, конечно, у тебя хватит ума не цепляться за эти уличные понятия и ложную солидарность.

Ромка стоял, опустив голову и не решаясь встретиться с майором взглядом. Нельзя сказать, что его оставляли равнодушным эти резкие, бьющие наотмашь слова. Бреславский казался искренним и говорил то, в чём он сам боялся себе признаться.

— В общем, так, Романов, давай определяйся. Или служишь, как положено, и мы вместе наводим порядок в батарее, или не обессудь — я всё равно добьюсь своего, но твоя жопа треснет! Замполит тебя доест, и я помогу. И ни о каком МГУ можешь даже не мечтать. Не говоря уж про отпуск и дембель раньше тридцать первого декабря. А теперь пошли проверять тумбочки…

Он получил два наряда вне очереди. И, в общем-то, даже не имел к майору внутренних претензий. Скорее, вопросы к себе…

* * *

Они бегут. Марш-бросок двенадцать километров. В полном снаряжении. Автомат, подсумок с полными рожками, штык-нож, ОЗК, противогаз, шинель в скатку, фляга. Время десять вечера, чтобы не так жарко. Уже быстро темнеет, но всё равно за тридцать. Ромка старший по батарее и бежит сбоку от колонны. Его всегда назначают старшим на все физические мероприятия. Солдаты чертыхаются в строю, но выкладываются по полной. Бегут все подразделения, и тот, кто займёт последнее место, бежит ещё раз. Об этом не хочется даже думать. Вот когда пригодилась Ромкина упёртость при проведении зарядки. Его батарея выглядит более тренированной, нежели остальные, но есть серьёзная проблема. Это рядовой Павлов из третьего взвода. У него астма, и он задыхается. Непонятно, как его вообще призвали. Проблемы у хилого Акматова и двадцатипятилетнего музыканта Гамидова с узкой, впалой грудью. И ещё несколько дохликов чувствуют себя неуютно, мягко говоря. А время засекается по последнему прибежавшему в каждом подразделении. Поэтому некоторые сержанты несут уже по два автомата — помогают самым отстающим. Но Павлов совсем бледный, хоть его автомат Ромка забрал, как только отбежали от части. Рот рядового открыт, как у рыбы, вытащенной на берег, в глазах ужас сменяется бессмысленным выражением.

— Батарея, шагом! — Ромка надеется, что отстающие немного придут в себя. — Витя, забери АКМ у Мурзилова!

Витя Чиркин, бесконечно выносливый КМС по велоспорту, молча забирает автомат у шатающегося неряхи Мурзилова. Ромка снимает с Павлова даже ремень и молча суёт кому-то в строю. Остаётся пара километров, но всё напрасно — рядовой Павлов падает в сухую, нагретую за день пыль. Непонятно зачем, Ромка в отчаянии и каком-то остервенении бьёт его носком ботинка по рёбрам и ещё раз. Не очень сильно, чтобы не сломать, но болезненно. Павлов, шатаясь, встаёт на четвереньки и пытается ползти.

— Батарея, стой! Федя, помоги!

Они с сержантом Васильевым снимают с себя по одному автомату, отдают кому покрепче и рывком поднимают Павлова на ноги.

— Батарея, бегом марш!

Они бегут в самом хвосте колонны, держа рядового под руки, и он даже перебирает ногами. У него на губах и подбородке разводы высохшей пены.

Они добежали. И были не последними. И кого-то другого отправили на второй круг. А вот и казарма наконец-то. Так твою… воды опять нет! Ну и духан будет стоять всю ночь…

Кстати, у Павлова прошла астма. Совсем. Приступы больше не повторялись никогда. За год бледный и худой как щепка бывший колхозный шофёр набрал десять килограммов и превратился в здорового, краснорожего мордоворота, связываться с которым больше никому не приходило в голову. Но на Ромку он зла не держал.

* * *