Батя, Батюшко и Бэмби

Ну нельзя же все время молчать. Раз отец завел этот разговор, надо что-то ответить. Но что? Что?!

— Я не думал, что так получится. Я не хотел. Не планировал. Я не…

Как же жалко это звучит. Как оправдание. Оправдание тому, чему оправдания нет. Денис уперся лбом в сомкнутые в замок руки. Спустя несколько секунд его головы коснулась отцова ладонь.

— Ну ладно, что уж теперь… По пятьдесят грамм, Диня?

— Давай лучше чаю. С лимоном.

Он остался в родительском доме на ночь. Мотивировал тем, что устал и не хочет тащиться сорок минут по темноте. Отец только обрадовался такому повороту событий.

А причина была на самом деле в другом. С недавних пор Дэну не хотелось возвращаться домой. Там холодная квартира и молчащие окна. И единственное, что там живет, — воспоминания и чувство вины.

Воспоминания о том, как тепло, оказывается, засыпать, когда о твое плечо трутся носом. И как приятно просыпаться и видеть перед глазами светлую челку, упавшую на нос. И хоть раз бы еще приготовить с утра омлет на двоих. И футболку увидеть… свою на ней.

Что Денис тогда решил? Что Оля сильная девочка, что справится? Наверное, хотя лучше не думать, чего это ей будет стоить. А сам-то он справляется? Пока не похоже.

А Никита?

Дэн сел на кровати, привалился спиной к стене, подтянул ноги к груди. Все равно, один черт, не заснет.

При мысли о Никите тошно становилось совсем. Предательство. Чистой воды предательство маленького доверчивого человека. Неосознанное, но от этого не менее подлое.

Сколько бы раз Денис ни прокручивал все, что связано с Олей и ее сыном, он никак не мог найти, нащупать тот момент, когда все начало завязываться в узел, когда надо было остановиться, сказать «стоп», уйти. Сделать правильный выбор. Когда? В какой момент?

Знакомство не в счет — оно вышло нелепым в своей обманчивости первого впечатления. А потом? Когда он шел к ней через зал ресторана, знал ли тогда, что это не просто красивая женщина, которую он собирается обаять, а та, которая мягко и незаметно войдет в его жизнь и вывернет ее изнанку? Нет, конечно, и не думал даже. И когда приглашал на танец, и когда давал свой номер телефона. Тут надо было насторожиться? Так ничего же не предвещало.

Или потом, после первого секса? А в нем заговорила гордыня, захотелось показать девочке класс: как оно бывает, когда с умением, чувством, толком, расстановкой. И тут ничего не предвещало, наоборот, все разворачивалось самым приятным для него образом.

Так когда?

Наверное, в момент, когда увидел Никиту. В тот вечер, у подъезда ее дома, Дэн же чувствовал, что переходит границу, отделяющую просто легкие отношения от чего-то более близкого, где есть такие вещи, как семья, дети, дом. Но тогда… тогда это казалось совсем не страшным: ну подумаешь, один раз зайти чаю попить.

Попил чаю, называется. На всю оставшуюся жизнь напился. И ведь ничего не екнуло в те мгновения как-то явно, предупреждающе. Что именно сейчас Дэн совершает выбор, который коснется не только его, но и еще двух людей. А ведь должен был подумать, должен! Они не знали, а он знал. Что ни для каких милых штучек вроде дома и детей Денис не годится.

А хочется.

В самой-самой глубине души, где-то в очень тайном месте, о наличии которого сам Денис лишь смутно подозревал, жило чувство, в котором он ни за что не хотел себе признаваться. В том, что там, на парковке у торгового центра, когда сказал Оле правду о себе, когда развернулся, чтобы уйти, какая-то ничтожно малая часть его души, крошечная, которой никогда не давали права голоса, все же надеялась, что…

…что уйти не дадут. Что обнимут сзади и скажут, что это все не имеет значения. Что он нужен. Несмотря на все.

Только такого не бывает. Не может быть в принципе. Такие, как он, не нужны — по-настоящему. А жалости не нужно ему. И то, о чем мечталось той крохе-частичке, случается только в дерьмовых мелодрамах.

Его жизнь в последнее время похожа на такую мелодраму. Но не настолько же. Не настолько.

* * *

Оля закрыла за отцом дверь и пошла на кухню. Очень хотелось курить. Бедный папа — он так старался делать вид, что ничего не случилось, так старался вести себя обычно, но не получалось. Ее интеллигентный отец считал себя не вправе вмешиваться в личную жизнь дочери, особенно после стольких лет отсутствия, боялся расспрашивать, а Оля видела, что хочет, и диалог оттого не клеился. Неловкость оба сглаживали общими ни к чему не обязывающими разговорами про погоду, ожидаемое повышение цен и про то, как плохо чистятся дороги, и что с Гоголем у Никиты все же не складывается.

— Надо ему кино показать, — внес предложение отец. — Может, кино понравится.

— Может, — согласилась Оля без энтузиазма.

Современным детям старые советские фильмы интересны очень выборочно. В них нет спецэффектов и компьютерной графики, такое кино кажется подрастающему поколению простым и нединамичным. Оля как-то пыталась усадить Никиту за просмотр «золотого кинофонда», получилось не очень удачно. Но говорить об этом папе не стоило — расстроит еще больше. Вместо этого предложила еще чаю.