Батя, Батюшко и Бэмби

Оля ждала, когда «и это тоже пройдет». Пока получалось не очень. Она думала о том, зачем позволила Никите сдружиться с Денисом, надо было оставить все как есть — просто пятницы. Думала о том, как Денис живет со своей ношей, понимая, что никогда не поднимет на руки собственного ребенка. Смирился? А был бы замечательным отцом. Потом каждый раз злилась, вспоминая их прощальную встречу, как он не дал ей шанса даже осмыслить все, понять, принять. Просто развернулся и ушел. Все решил сам. И за нее тоже. Разве так можно?

Можно, если для него ничего серьезного в этих проведенных вместе месяцах не было.

Для нее — было. Для него, наверное, — не было.

А Изольда когда-то ей, гадая на таро, говорила о доверии. Разве можно доверять человеку, который для тебя… получается, никто. Вот Денис и не доверился. Решил все сам. Обрубил. Ушел. Все правильно. Они же с самого начала негласно обговорили все условия. Только вот Никита…

Телефон массажиста с трудом, но нашелся. И оказалось, что ее звонка ждали, потому что «Денис Валентинович ввел в курс дела», и снова ныло в груди так, что кольцо мудрого Соломона не помогало.

А дальше без таблеток совсем никак. Потому что разминать травмированную руку, которая была месяц согнута, — только через боль. И каждый визит к массажисту — страх в глазах ребенка, и плач, слышимый через дверь кабинета, и пачка сигарет за день. Какой уж тут сон?

«Махаон» позвонил как раз, когда Оля, вслушиваясь во всхлипывания через закрытую дверь, думала о том, что это только третий сеанс. Только третий…

А «махаон» имел серьезное деловое предложение, которое стоило обсудить и обдумать. Возглавить рекламную фирму, принадлежавшую ему. Рекламную фирму, у которой уже есть два филиала и в перспективе намечается сеть. Вот так вот. Не больше и не меньше. Плюс приглашение на кофе.

Два часа спустя, помешивая этот самый кофе в белоснежной фарфоровой чашке и глядя на мужчину напротив, Оля вспомнила расхожую фразу: «Когда закрывается одна дверь, то открывается другая». Перед ней вот сейчас открывалась. Новая интересная работа, новые перспективы, безупречно-тактичный мужчина, которому она явно нравилась. Оля чувствовала это безошибочным женским чутьем. И в интересе его не было того плотоядно-унизительного, что постоянно ощущалось при общении со «слизнем».

Дверь открылась. Вопрос только в том, захочется ли Оле туда войти.

— Я вас не тороплю с ответом, понимаю, что надо все взвесить, оценить.

У него были очень красивые руки, ухоженные, но не изнеженные — по-настоящему мужские. Оля смотрела на эти руки и думала о том, что если бы такое предложение поступило в конце лета, да даже в сентябре, когда она была так свободна от всего… как бы все было по-другому.

«Слизень» обозвал ее морозильной камерой, а не женщиной. Тогда было больно, очень. А сейчас — нет. Он прав. Пусть будет морозильная камера. Так легче. Зато потом не страдать. И не вспоминать другие руки, которые когда-то точно так же клали на блюдце ложку.

— Знаете, у меня ребенок. Не сказать, что малыш, но еще и не подросток. Он сломал руку, сложный перелом. И я каждый день уезжаю с работы в обед, чтобы ему сделали массаж. Я не могу сидеть в офисе до девяти вечера по этой же причине. То предложение, которое вы озвучили, — очень интересное, оно открывает возможности и новые горизонты. Но оно так же предполагает и жизнь на работе. Я не могу его принять. Простите.

Вечером Оля пыталась заснуть сама, без помощи препарата. Ничего не получалось. Она лежала на спине и рассматривала в темноте потолок. Сквозь окно проникал чуть уловимый свет уличных фонарей, и тень от люстры создавала причудливый силуэт.

Вот кто она? Глупая женщина. Отказаться от такой работы. От такого романа. Но стоило только просто представить возможность свидания, становилось плохо. По-настоящему плохо. Оля не хотела свиданий. Она вдруг четко это поняла. Никаких свиданий. Никаких мужчин. Только покой. Покой.

В дверь не вошла. Кольцо Соломона пока не помогает.

И так не хватает доктора Айболита.

* * *

Телефон пиликнул в тот момент, когда Денис в третий раз задал себе вопрос, стоит ли читать дальше или хватит себя насиловать. Предмет статьи был интересен, но подан материал совершенно непригодным к восприятию образом. Или это у Дэна в последнее время с концентрацией внимания проблемы? А он так старается, нагружает голову, забивает ее, чтобы там не осталось места для иных, трудных и болезненных мыслей. Приняв окончательное решение, Денис отложил планшет и потянулся за телефоном.

А потом долго смотрел на экран. Вопрос, который там значился, уже вызывал недоумение: «Что такое психотропное?». А если присовокупить к вопросу его корреспондента…

Дэн: Привет. А почему ты спрашиваешь?

Никита: Увидел лекарство, решил про него прочитать. В интернете написоно, что психотропное.

Значит, «психотропное» мы пишем без ошибок, а в интернете «написоно». Эх, Никитос, Никитос…