Батор (СИ)

Ну вот и проверила. Розовые сапожки оказались почти в центре, грязная вода стекала по ним, и счастья у девчушки было такое, что в пору и самому улыбнуться. Сергей поёжился от тронувшей его теплоты, слегка втянул голову в плечи и, будто резонируя с чужим счастьем, также тепло улыбнулся.

«Лужи».

Просто лужи.

Для кого-то они целый мир, а для кого-то… всего лишь источник грязи.

Из толпы серости выбралась такая же серая мать. Она замерла у края лужи, в центре которой, поднимая брызги, топталось её чадо, и нет-нет, да смотрело на родительницу, ожидая чего-то в ответ. Сергей внимательно наблюдал, выстроив в голове шаблон дальнейшего действия, и сильно удивился, когда мать присоединилась к ребёнку. Теперь обе стояли посреди грязной воды, и как-то разом серая родительница заиграла красками, пускай и одежды её полнились чернотой.

Дочь засмеялась, поднимая больше брызг, мать рядом улыбнулась и протянула ей руку. В ответ ребёнок заупрямилась — она побежала дальше по лужам, стараясь запрыгнуть в центр каждой, и матери ничего не оставалось как нырнуть дальше в серую толпу следом за проказницей. Лишь чуть позже Сергей приметил, что обе пошли на мировую и всё-таки сцепили руки вместе. Вслед им Разумовский глядел с доброй улыбкой и толикой зависти: со времён попадания в батор и до сегодняшнего дня никто так и не заинтересовался им, чтобы усыновить.

«Плохо ли?»

Семья свернула с улицы, и Сергей подставил лицо царапающемуся дождю, повторяя вопрос снова и снова. С одной стороны — конечно, плохо. Всем детдомовцам всегда хотелось обрести семью, даже тем, кто внешне показывал о нежелании и выказывал её словами, ведь батор — детский дом — не способен дать воспитанникам того тепла, воспитания, заботы, наставничества, какое создавалось в нормальных семьях, прошедших отбор у опеки. В них обустраивалось место с личными границами, уважением к ним и выбором и имелись люди, способные дать воспитаннику детство, научить жизни и поддержать, взяв на себя «взрослой» ответственности.

Такие люди у Сергея были: Марго и Олег стали самыми близкими — такими, каким не страшно доверить спину или всякие тайны. «Почти все тайны, правда», — поправил себя Разумовский, припоминая сны, пропахшие мраком, дымом и копотью. Предупреждая падение в ожидающий смиренно этого ужас внутри, Сергей покачал головой: с появлением Вместе тьмы стало меньше, и это стало подобно исцелению. За три года знакомства они пережили всякое и каждое «всякое» скрепило их дружбой, о какой рассказывали Сергею мать с отцом, о какой он читал в книгах и о какой одно время мог только мечтать. В жизни всё было сложней, как и поверить в существоание подобной почти «братской» дружбы, но, как оказалось, бывает и такое…

Однако могли Вместе заменить семью?

Сергей опустил голову, вытащил из кармана руку и провёл по влажному лицу, на котором осевшие крупицы мокрого снега уже постаяли, затем прошёлся по распушившимся рыжим волосам, приглаживая, и оглядел улицу. С уходом той необычной семьи — матери и дочери — она полнилась привычной для города серостью и угрюмостью от лиц блуждавших прохожих. Никто не улыбался, не смеялся, не поднимал головы от асфальта.

Мрачно.

И сыро.

Сергей вдохнул, припомнил собственный вопрос и покачал головой: нет. Заменить Вместе семью не могли, ведь дети не могут исполнять функции родителей по отношению к другим детям. А вот как брат или сестра могли быть. «Но это иное. Не то. Семья это… другое», — лучшего определения Разумовский быстро не подыскал, да и оно показалось ему достаточно ёмким, чтобы охватить всё буйство противоречивых чувств, возникавших со словом «семья».

Позади скрипнула дверь, и он моментально задавил размышления, поворачиваясь. Олег выглянул наружу, качнул головой и скрылся внутри, тогда Сергей зашёл следом. Оба оказались в парадной старого дома — каких в Санкт-Петербурге было много. С высокими потолками и старыми лестницами парадная отбрасывала старостью и затхлостью к прошлому города, задокументированному теперь в учебниках истории и хронологии. В доме, куда наметил вылазку Олег, ещё и сохранились старые лифты: скрипучие с кабиной они двигались по поржавевшей шахте, которую по кругу огибала старая-старая лестница с треснутыми и отколотыми ступенями и такими же треснутыми деревянными перилами.

Сергей тряхнул головой, отчего собранные в хвост волосы перекинулись вперёд, и он подумал над тем, что надо бы их обрезать — пожалуй, до небольшого хвостика или до каре, где собирать только передние пряди. Взгляд заинтересованно побежал по высоким голубо-бирюзовым стенам, вернее по трещинкам на них — они тянулись везде и нарушали выложенные и выписанные рисунки.

— Пойдём, пока консьерж не вернулась, — свистнул ему Волков и уже потопал наверх по лестнице.