Батумский связной

День пошел на вторую половину — в южном городе время течет незаметно. Борис Ордынцев шел по Мариинской, спрашивая кофейню. И хоть все обитатели города — грузины, армяне, греки, персы, англичане, итальянцы — понимали по-русски, никто не мог указать ему дорогу. Наконец попался соотечественник, которого Борис угадал по выражению решительного недоверия ко всему, что он видит перед собой. Услышав про кофейню, русский сделал пренебрежительную гримасу и ткнул пальцем в сторону. Дом и верно стоял на Мариинской, но дверь кофейни выходила в маленький тупичок. Кофейня располагалась в полуподвале, и когда Борис спустился по каменным ступенькам, выщербленным тысячами подошв, ему почудилось, что он оказался не то в трюме пиратского корабля, не то в преддверии мусульманского ада. Полутемное помещение было наполнено сладковатым туманом, в котором смешивались запахи кофе, коньяка и опиума. Кофейня была полна разномастного разноплеменного люда — персы, турки, итальянцы. Все они говорили по-русски, потому что каждый попавший в Батум иностранец начинал разговаривать на этом языке через два дня. И столь же общим языком был язык турецкой лиры. Турецкая лира была кровью этого города, его воздухом, главным предметом торговли. Курс лиры знал каждый мальчишка на улице, каждый чистильщик сапог, каждый разносчик газет. Объявляли курс лиры ранним утром булочники — вежливые спокойные турки. Откуда они узнавали его — одному Богу известно, однако в каждой булочной утром сообщался один и тот же новый курс.

Не успел Борис спуститься, как к нему подлетел какой-то скользкий тип и промурлыкал на ухо:

— Могу предложить четыре вагона английской тушенки! Очень, очень дешево! Сказочно дешево! Прямо с военного склада!

В ту же минуту счастливого обладателя тушенки оттер рыхлый желтолицый коротышка и хрипло прокаркал:

— Не верьте, не верьте! У него и тушенки-то этой нет, у него одни накладные. Вам нужна тушенка на бумаге? Вот я вам могу предложить транспорт настоящего сенегальского индиго!

Увидев недовольство в глазах Бориса, коротышка мгновенно перестроился.

— Впрочем, если вас интересуют только накладные, я вам этого тоже сколько угодно достану… на накладных тоже можно сделать очень хорошие деньги…

Борис с трудом вырвался из цепких лап коммерсантов и, пробившись к худому смуглому официанту, негромко его спросил:

— Где я могу найти Исмаил-бея?

Официант шарахнулся так, будто перед ним вдруг из шляпной коробки вылезла гремучая змея. Борис пожал плечами и стал оглядываться в поисках менее нервного информатора. Официант, опомнившись и испугавшись, что Борис, продолжит свои расспросы, осторожно взял его за плечо, прижал палец к губам и указал на дремавшего в углу с кальяном старого турка. И хоть все это начинало Борису сильно не нравиться, он подошел к старику и, наклонившись, повторил свой вопрос. Турок поднял к нему изрезанное морщинами смуглое лицо и открыл глаза. Борис отшатнулся от неожиданности: глаза старика были закрыты бельмами, он был совершенно слеп. Рука турка приняла красноречивое положение, и Борис вложил в Нее лиру. Ощупав бумажку и одобрив её, турок щелкнул пальцами. Рядом с ним в стене открылась маленькая дверка, оттуда высунулась огромная волосатая лапа и втащила Бориса в темный коридор. Его куда-то поволокли, толкая, и наконец втащили в маленькую полутемную комнату.

Если кофейня показалась Борису преддверием ада, то здесь был уже сам ад. Более разбойничьих физиономий ему ещё не приходилось встречать, хоть он сталкивался и с красными, и с зелеными, и с черноморскими пиратами. Тусклый свет коптилки, освещавший комнату, вырывал из темноты то чей-то черный, беззубо усмехающийся рот, то глаз, закрытый грязной повязкой, то провалившийся от дурной болезни нос.

К ногам Бориса подкатился пузатый рыжий карлик с непомерно большими руками и спросил отвратительно писклявым голоском:

— Ну, золотой-серебряный, ты хотел увидеть Исмаил-бея?

— Уж не ты ли это будешь? — насмешливо ответил Борис вопросом на вопрос.

Ему было очень неуютно. Эти дьяволы могут зарезать просто так или, к примеру, потому что понравились им его английские ботинки. Комната между тем затряслась от дружного хриплого хохота.

— Черевичка — Исмаил-бей! — раздавались отдельные голоса. — Ну, уморил!

— Да, я — Исмаил-бей! — надменно пропищал карлик и встал в горделивую позу, высоко задрав уродливый дегенеративный подбородок.

Но долго так не простоял, потому что сам залился отвратительным визгливым хохотом.

— Ладно попусту языком трепать, — раздался в глубине темного помещения глухой повелительный голос, — заприте этого в подвале, Исмаил-бей придет — разберется. Черевичка, проводи гостя.

Рыжий карлик выкатил белки глаз, издевательски хихикнул и чувствительно ткнул Бориса узким ножом под ребро:

— А ну, золотой-серебряный, пошел вперед!