Батумский связной

Тем временем хозяйка объявила, что собравшихся осчастливит своими стихами несравненный Исидор Купидония. К роялю подошел уже знакомый Борису худощавый брюнет, озабоченный положением женщин в Советской России. Он встал в картинную позу и прочел длинное и нудное стихотворение, в котором сам Деникин и половина генералов его штаба неумеренно восхвалялись и сравнивались с античными персонажами. Борис ждал, когда же в этих стихах появится парящий орел, — и дождался. Он хотел было спросить Купидонию, не пишет ли тот стихи подобного рода под разными псевдонимами для сотни мелких газетенок юга России и Закавказья, или же у него десятки братьев-близнецов по перу, но тут снова появилась очаровательная хозяйка.

— Нравится ли вам у нас, господин Ордынцев?

Глаза её влажно блестели, полные губы улыбались. Заметив, что Борис не ответил на её вопрос, баронесса сделала вид, что смутилась, и продолжала:

— Разумеется, сегодня не самый удачный вечер в смысле поэзии… Этот Купидония… Но в молодом человеке столько чувства!

"Зато ни на грош таланта”, — подумал Борис, потом взял холеную руку баронессы в свои и произнес, глядя в фиалковые глаза:

— Мадам, я готов выслушивать вирши в сто раз более худших авторов, чем Купидония, но только рядом с вами.

Хозяйка, смеясь, приложила пальчик к его губам:

— Молчите! Он может услышать и обидеться…

— Дорогая баронесса! — с чувством продолжал Борис. — Вы своим присутствием украсили бы любой салон Санкт-Петербурга. Я жажду бывать у вас как можно чаще.

— Салон бывает раз в неделю, по четвергам.

— Неужели так редко? — простонал Борис, опасаясь, не перегибает ли он палку.

Но нет, кажется, баронесса приняла его комплименты как должное.

— Разумеется, вы сможете видеть меня чаще — мы ведь живем в одном городе, — томно проворковала она.

— У вас всегда так много народу? — поинтересовался Борис, стараясь придать своему вопросу интимный оттенок.

— Да, почти всегда. Это ведь все завсегдатаи, редко когда заглянет к нам новый интересный человек.

— Мадам, — Борис склонился к её руке.

— Друзья называют меня просто Софи, — прошептала она, улыбаясь. — А теперь, простите меня, я должна вернуться к обязанностям хозяйки.

Борис проводил её страстным взглядом, потом обвел глазами присутствующих и не рискнул подходить ещё к кому-нибудь с рассказом о петербургской осени, чтобы не возбудить подозрений.

"В салоне в четверг”, — сказал Вольский. Здесь Вольского нет, Борис бы его узнал. Тому возможны две причины. Первая самая простая: это не тот салон. Вторая: Вольский несомненно узнал, что арестовали Керима с дядей, а возможно, и слышал выстрелы в южной бухте. Стало быть, он думает, что курьера либо убили, либо взяли, и не ждет его сегодня вечером в салоне. Горецкий прав: надо Борису быть осторожнее.

Вошел слуга с подносом, на котором теснились бокалы с шампанским. Борис не спеша фланировал по залу, рассматривая картины на стенах и вежливо улыбаясь дамам. Тем временем хозяйка объявила о выступлении нового таланта.

— Сейчас перед нами выступит всем нам хорошо известный, прославленный во всех городах юга России Афанасий Крымский.

К роялю подошел высокий обрюзгший мужчина с отвислой нижней губой и мешками под глазами. Вид у него был такой, будто он пьет, не переставая, уже не первый год. Откашлявшись и обведя присутствующих мутно-наглым взглядом, поэт запрокинул голову и начал заунывным, гнусавым голосом:

Не опоздайте к увертюре: Сегодня ведь Миньон сама! Как чаровательны, Тома, Твои лазоревые бури!

Миньон!. Она со мной везде: И в бледно-палевых гостиных, И на форелевых стремнинах, И в сновиденьях, и в труде,

Ищу ли женщину, с тоской Смотрюсь ли в давнее былое, Кляну ль позорное и злое, — Миньон!.. Она везде со мной![16]

Под жидкие аплодисменты Борис ушел не прощаясь, по-английски.

* * *

Горецкий ждал его с докладом. Услышав о неудаче, он поморщился и отвернулся.

— Возможно, это не тот салон, — пробормотал Борис, — зря я в парикмахерской торчал. Но мы на правильном пути, потому что третьего августа тоже был четверг, стало быть, у баронессы тоже было сборище. Завтра с утра иду к баронессе с визитом, авось не прогонит.

— Посчитает наглецом, да такому красавцу все простит! — вздохнул Аркадий Петрович. — Поздно уже, давайте ложиться, голубчик.

Глава одиннадцатая

А сзади в зареве легенд

Идеалист-интеллигент

Печатал и писал плакаты

Про радость своего заката.

Б. Пастернак. “Высокая болезнь”

На следующее утро Борис, опять-таки посетив парикмахерскую и благоухая одеколоном, прикоснулся к кнопке звонка дома, где располагался салон ОДИ и где, как он выяснил, в верхних комнатах жила баронесса Штраум. На звонок открыла немолодая горничная, по утреннему времени в довольно затрапезном платье, без белого фартучка и наколки. В руке у неё был щетка, горничная занималась уборкой. Она застыла в дверях, глядя на Бориса немигающим взглядом.

— К госпоже баронессе, — улыбнулся Борис как можно обаятельнее.