Батумский связной

Авдотья Лаврентьевна все это время молчала, очевидно, от изумления, во всяком случае, такое поведение раньше было ей совершенно не свойственно. Наконец она слегка оправилась от пережитого шока и огляделась по сторонам. Все рушилось: у неё горел дом и отбирали любимого человека. Однако, прикинув, что Порфирия Кузьмича она вряд ли получит назад, раз за него взялась контрразведка, Авдотья решила сосредоточиться на главном. Она набрала в легкие побольше дымного воздуха и приступила к подполковнику с кулаками.

— Почто дом пожгли? — визгливо закричала она.

Однако вместо подполковника у неё на пути оказался плотненький такой хохол с хитро поблескивающими глазками.

— Тише, тише, хозяюшка, — уговаривал хохол, пытаясь схватить Авдотью за руки, — ничего твоему домишке не сделалось. Шашку дымовую мы подложили, ты уж не обессудь. Выйдет дым, повоняет немножко, и все пройдет. Сама виновата: нечего всяких сомнительных личностей в подполе прятать.

Авдотья, успокоившись насчет дома, пришла в дикую ярость, что у неё отбирают Порфирия Кузьмича, и набросилась на Саенко, норовя вцепиться ему в глаза, но он успел отвернуться, так что она только сбила с него фуражку и мазнула по лицу.

— Ты, ведьма старая, радуйся, что тебя в контрразведку не забрали! — закричал разозленный Саенко. — Ваше сковородие, что же это получается, мне же ещё и от бабы попало!

— Оставь её, Саенко, идем уже.

Через минуту все стихло. Робко заглядывающие во двор соседки видели только заливающуюся слезами Авдотью Лаврентьевну. Женскому счастью пришел конец.

* * *

В здании контрразведки Аркадий Петрович увидел у дверей своего кабинета позднего посетителя. Ювелир Михаил Серафимчик, толстый и потный, сидел в коридоре на венском стуле, свисая с него объемистым задом. Вид он имел достаточно смущенный.

— Михаил Исаевич! — воскликнул Горецкий. — Чем обязан в столь поздний час? Я думал, в такое время вы уже почиваете.

— Какое там! — Серафимчик махнул рукой. — У меня в мастерской неприятное событие произошло, и я, учитывая наш утренний разговор, счел своим долгом поставить вас в известность.

Горецкий пропустил ювелира в свой кабинет, плотно закрыл за собой дверь, указал на достаточно просторное кресло и только тогда спросил:

— Что же у вас случилось?

— Сбежал!

— Кто сбежал, Михаил Исаевич? — Горецкий почувствовал неладное, но держал себя в руках. — Прошу вас, не волнуйтесь, но рассказывайте быстро и по порядку.

— С обеда сегодня Арсения нет в мастерской. Сроду такого не бывало, чтобы не предупредил. Мне докладывать сразу не стали, пошли к нему в комнату, а там — все вещи разбросаны, видно, спешил. Окно нараспашку, а костыли-то стоят, к кровати прислоненные!

— Выходит, липовый у вас инвалид-то был?

Серафимчик смущенно пожал толстыми плечами:

— Вы думаете, он строил из себя калеку?

— А как же ещё понимать сие событие? Раз через окно убежал, костыли оставил — значит, никакой не калека. Выходит, спугнул я его своим появлением. Не поверил господин симулянт в мое санитарное звание, почувствовал опасность и — в бега…

Серафимчик помрачнел и даже как-то обвис своими необъятными телесами.

— Выходит, рыльце-то у него было в пушку!

— Не без этого, — жестко проговорил Горецкий. — Так что, Михаил Исаевич, впредь осторожнее за своих людей ручайтесь. Если не хотите быть замешанным в уголовном деле, — ещё суше добавил он.

Серафимчик горько вздохнул и вышел из кабинета, волоча ноги.

Привели Просвирина. Он дрожал мелкой дрожью и вид имел самый что ни на есть жалкий. Борису хотелось пнуть его ногой и раздавить каблуком, как таракана. В общем, было противно.

— Быстро, Просвирин, рассказывайте все, что произошло в ночь с третьего на четвертое августа в гостинице “Париж”, — резко приказал Горецкий. — Имеете возможность облегчить свою участь. И чтобы никаких запирательств, мы и так многое про вас знаем.

Ему в ответ раздалось только клацанье зубов.

— Тогда упрощу вам задачу, — терпеливо сказал Горецкий профессорским голосом. — Ответьте мне только на два вопроса: кого вы привели в гостиницу, чтобы убить Махарадзе, и что еще, кроме бриллианта, вы нашли в карманах убитого?

— Ничего, — забормотал Просвирин, захлебываясь и брызгая слюной, — ничего не нашли и ничего не взяли… Ваше благородие, господин полковник, как на духу говорю: бес попутал, бес попутал связаться с извергом этим, душегубом окаянным. Если бы знал, если бы ведал я, что он грузина того убьет…

— А ты думал, он у того грузина бриллиант вежливо попросит, тот и отдаст, — закричал потерявший терпение Борис — Хватит дурачком прикидываться! Говори, кто он?

— Уж не Арсений ли, Серафимчика мастер? — присовокупил Горецкий.

— Он, ваше благородие, он, аспид, — Просвирин повалился в ноги Бориса и Горецкого, — из-за нею все несчастия мои…