Батумский связной

Саенко специально свернул в переулок, чтобы не идти мимо гостиницы, так надо же было такому случиться, что именно в этом переулке находилась кофейня! Татарин смекнул, что дело нечисто, и осторожно отправился вслед за Саенко. Тот торопился выполнить многочисленные поручения подполковника Горецкого, и не очень глядел по сторонам, так что преследователь побывал вместе с ним и у здания контрразведки, и у комендатуры, и на складе боеприпасов, после чего зоркие глаза хохла, наконец, приметили какое-то движение сзади, и он, не раздумывая, нырнул в ближайший переулок, да и пропал из вида. Преследовавший же его татарин побежал в гостиницу, сунул коридорному денег, чтобы тот стукнул в номер Бориса. В номере, как и предполагал татарин, никого не оказалось. Смуглая от природы и от солнца кожа на лице татарина посерела от волнения, он мигом сообразил, что курьер подставной, из контрразведки, и побежал докладывать, но не Вольскому, как думал Борис, а своим, потому что послала его следить за подозрительным курьером “Милли-Фирка”, где давно уже перестали доверять Вольскому и баронессе.

* * *

Авдотья Лаврентьевна не спеша возвращалась домой с рынка. Сегодня она припозднилась, потому что зашла ещё в лавку и купила ситцу. На душе у неё было спокойно: корзинка с помидорами, баклажанами и курицей приятно оттягивала руку, и она уже мысленно прикидывала, какой знатный ужин приготовит сегодня для Порфирия Кузьмина. Впервые за долгие годы одиночества Авдотья испытывала ни с чем не сравнимое чувство замужней женщины. Хотя Порфирий Кузьмич жил в её доме не совсем по сердечной склонности, а единственно от безвыходности своего положения, однако, как бы то ни было, у неё в доме появился мужчина, её собственный мужчина, и это было приятно.

Вот и домик показался из-за поворота. Ах ты, Господи, да что же это такое! Из окна домика валили клубы черного дыма. Батюшки, да никак пожар!

Вот тебе и гадалка — шла с базара довольная, беды не чуяла, самой себе предсказать не могла!

Авдотья бросила корзину и со всех ног кинулась к дому: там ведь Порфишенька сердешный взаперти сидит, сгорит же за здорово живешь!

Охая и причитая, она распахнула дверь. Густой черный дым наполнил сени. Авдотья обмотала лицо краем вышитой темно-красной шали и, очертя голову, бросилась в дым. Кашляя и задыхаясь, она вбежала в горницу, отодвинула сундучок… Снизу уже колотил несчастный Просвирин, потерявший всякую надежду на спасение. Авдотья подняла крышку люка, Порфирий Кузьмич бледный от страха, с трудом вскарабкался по лесенке, Авдотья подхватила его под руки и, как малого ребенка, потащила через дым на вольный воздух.

Выбравшись в сад, она без сил плюхнулась своим немалым весом на скамью, Порфишенька повалился рядом, выпучив глаза и отдуваясь.

Авдотья же уставилась на дом. Неужели сгорит все, что она заработала за долгие года колодой засаленных карт и хорошо подвешенным языком? Сделав первое, что подсказало ей женское сердце — вытащив из горящего дома любимого человека (какой-никакой, а все ж таки мужчина), Авдотья пришла в ужас от ожидаемых потерь, от утраты хозяйства, достатка, крыши над головой…

За забором слышался шум, крики, но в садик никто почему-то не входил и к дому не приближался. Авдотья вгляделась лучше. Да полно, пожар ли? Что-то тут не так! Говорят ведь — нет дыма без огня, а тут — дым валит из окон, а огня-то не видать! И жара нет! Что за чертовщина такая. И пока Авдотья Лаврентьевна изумленно пялилась на свой домишко, Порфирий Кузьмич, малость придя в себя, заподозрил неладное и беспокойно забегал глазами по сторонам.

И не напрасно.

В калитку не торопясь входил представительный господин средних лет в форме подполковника… Просвирин вскочил было — бежать, но из-за домика выходили уже с двух сторон двое казаков-донцов… Порфирий Кузьмич ещё не вполне отдышался после перенесенного потрясения. От казаков не удерешь… Он тяжело вздохнул и поднялся навстречу офицеру.

— Сидите, сидите, Просвирин, — насмешливо произнес Аркадий Петрович Горецкий. — Вы, должно быть, от длительного сидения в подполе у мадам Голосовой совсем обессилели!

— Ваше благородие, — залепетал Просвирин, — не почему другому, а только сильно испугамшись… С перепугу, значит, спрятался, хотел переждать… Злые люди охотятся, хозяина утопили… а мы ничего не знаем, ничего не видели, за что же помирать несвоей смертью?

— Здорово, Просвирин! — окликнул его веселый голос. — Прокашлялся?

Просвирин оглянулся, и в глазах у него потемнело: он узнал того постояльца, которого месяц назад подвел под убийство, оставив в номере сонного с мертвецом.

— Ва-ваше благородие, — заикаясь, пробормотал он.

— Знаю, ничего не видел, ничего не знаешь, и не ты мне кокаина в вино подсыпал, и не ты в салоне про бриллиант узнал, и не ты…

— Не я! — заверещал Просвирин и повалился в ноги Горецкому. — Ваше благородие, злые люди оклеветали, а мы ни сном, ни духом…

— Берите его, ребята, — обратился Горецкий к казакам, — скоро стемнеет, время дорого.