«Роза на моемъ балкон всю зиму безъ листьевъ стояла, утренній воздухъ вдыхая, и тоскливо дожидаясь весны. Отчего же теперь цвтетъ моя роза, и благовонный запахъ исходитъ изъ ея устъ? Оттого, мама, что весеннее солнце восходитъ, и птички громко поютъ, порхая по небесной лазури.
«Соловей молчалъ между обнаженными кустами, и уныло прислушивался къ завываніямъ зимняго втра, но громко соловьиная трель раздается теперь по зеленой рощ, и слышенъ его голосъ въ тиши ночной. Отчего же вдругъ такъ весело заплъ голосистый соловей? Оттого, милая мама, что взошло весеннее солнце, и листья зазеленли на деревьяхъ.
«Всему своя очередь, мама: птицамъ пть, розамъ цвсти и отцвтать, солнцу всходить к заходить. Лучь весенняго солнца пробудилъ жизнь и веселье въ моемъ сердц: вотъ отчего, милая мама, я засмялась и запла».
Въ промежуткахъ между стансами этой псни,
Посл драматическаго спектакля открылся балъ. Вс и каждый толпились вокругъ Бекки, и она служила притягательнымъ пунктомъ во весь этотъ вечеръ. Одинъ знатный вельможа, родственникъ самого милорда Бумбумбума, объявилъ напрямикъ, что Ребекка — олицетворенное совершенство, и онъ безпрестанно вступалъ съ ней въ разговоръ. Вс эти почести туманили и кружили голову торжествующей артистки, и передъ ней открылось необозримое поле блистательныхъ успховъ въ модномъ свт. Лордъ Стейнъ, неразлучный ея невольникъ, слдовалъ за ней повсюду, и оставлялъ почти безъ вниманія всхъ другихъ гостей. Когда начались танцы, она протанцовала менуэтъ съ мосьё де-Трюффиньи, чиновникомъ французскаго посольства изъ свиты герцога де-ла-Жаботьеръ. Герцогъ помнилъ вс артистическія преданія европейскихъ театровъ, и объявилъ положительно, что мадамъ Кроли могла бы назваться достойною ученицею самого геніальнаго Вестриса. Онъ бы и самъ непрочь танцовать съ нею весь вечеръ, если бы не мшала подагра и чувство сознанія возвышенности своего поста. Онъ былъ очень радъ, когда ему сказали, что Ребекка — полуфранцуженка по происхожденію.
— Такъ и должно быть, отозвался Monsieur le duc de la Jaboti'ere, — одна только Фраицуженка можетъ говорить и танцовать съ такимъ неподражаемымъ искусствомъ.
Затмъ вальсировалъ съ нею донъ Педро Клегенспоръ, кузенъ Петерварадима, принадлежавшій къ его свит. Великій грандъ Испаніи и Португаліи, донъ Петерварадинъ, забывая свою дипломатическую сановитость, ршился также ангажировать на вальсъ эту очаровательную персону, и принялся вертться съ нею вокругъ залы, разсыпая по паркету брильянты изъ кисточекъ своихъ ботфортовъ и гусарскаго ментика. Самъ Папушъ-паша былъ бы очень радъ танцовать съ мистриссъ Бекки, если бы эта забава сообразовалась сколько-нибудь съ обычаями правоврныхъ. Группы наилучшихъ джентльменовъ безпрестанно тснились вокругъ нея, и апплодировали съ такимъ бурнымъ энтузіазмомъ, какъ-будто Бекки была какая-нибудь Тальйони или Нобле. Вс были въ очаровательномъ упоеніи, не исключая, разумется, и самой мистриссъ Кроли. Съ горделивымъ презрніемъ она проходила мимо леди Стоннигтонъ, и принимала покровительственный видъ въ отношеніи къ леди Гигантъ и ея озадаченной невстк. Соперницы ея были побждены и уничтожены. Куда двалась теперь бдная мистриссъ Уикъуорсъ съ ея длинными волосами и большими черными глазами, производившими такой эффектъ при начал этого блистательнаго вечера? Нигд не было ея. Если бы мистриссъ Уикъуорсъ выплакала вс свои глаза, и вздумала рвать на себ волосы, никто бы вроятно не замтилъ ея тоски и душевнаго разстройства.