Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви

В «Празднике» есть глава под названием «Рыба-лоцман и богачи», где Хэм путано рассказывает о мучительном периоде, когда он «любил двух женщин». Но если отбросить лишние фразы, перед нами открывается довольно пошлая картина: Хемингуэй прожил с первой женой самые непростые годы, мечтая о признании и славе, Хэдли поддерживала его, говорила: «У тебя все получится»; а когда у него получилось, Хемингуэй нашел себе другую женщину, поинтереснее.

Мы с Хэдли считали себя неуязвимыми; но мы не были неуязвимы, и так закончилась первая часть Парижа.

Из этой точки Хемингуэй отправляется в большую жизнь с романом, славой и новой женой, а Хэдли остается покинутой и одинокой с сыном мистером Бамби и котом Ф. Муром.

Раскаяние не отпускало меня ни днем ни ночью, пока моя жена не вышла замуж за человека, который был лучше меня и всегда будет лучше, и пока я не понял, что она счастлива.

Удивительна концовка книги. Хемингуэй не смог при жизни написать вступления, но в новой редакции «Праздника», в приложении, даны фрагменты так и не законченного введения. Хемингуэй писал много вариантов подряд, такой у него был стиль, и во всех этих кусочках повторяется одна мысль: «Эта книга – беллетристика. Я многое изменил в тексте, но надеюсь, Хэдли поймет». Через две строчки: «Надеюсь, Хэдли поймет». Через две строчки опять: «Хэдли здесь героиня, и, надеюсь, она поймет и простит мне вымыслы», «Хэдли знает и, надеюсь, поймет», «Она заслуживает всего хорошего в жизни, и она поймет».

Я читал это ненаписанное введение и чувствовал, что в таком рваном виде, с бесконечными больными повторами – это лучшая концовка книги, гениальная. Оно – свидетельство раскаяния. Тут видно, как Хемингуэй хочет попросить прощения за предательство, совершенное сорок лет назад, и не находит правильных слов. Он их так и не нашел. Но по большому счету Хемингуэй просит прощения у Хэдли всей своей книгой. «Париж никогда не заканчивается, – пишет Хемингуэй. – Таким был Париж в ранние дни, когда мы были очень бедны и очень счастливы».

Вот такая книга: грустная и прекрасная. В 1930-е годы Хемингуэй завоевал широкую популярность, а в 1950-е его слава стала всемирной. Он получил Нобелевскую премию и купил особняк на Кубе, где принимал бесконечную череду голливудских звезд. Пил с ними самые дорогие напитки, менял жен. Короче, получил все, о чем только может мечтать любой писатель.

Но оказалось, что настоящее счастье осталось в Париже, в те годы, когда он был никому не известным новичком-писателем, когда у них с Хэдли, в маленькой квартирке над лесопилкой, не было душа и отопления, не было ничего, кроме дымной маленькой печки. Зато было творчество, книги, друзья… Можно было просто сидеть на траве с бутылкой вина, наблюдая за рыбаками на Сене. И была простая искренняя любовь, в которой Хэм и Хэдли чувствовали себя неуязвимыми.

Хемингуэй будто говорит своей книгой: я знаю, как потерять счастье, у меня есть инструкция. Это очень просто – надо не ценить того, что имеешь, хотеть лучшего, и счастье обязательно будет потеряно.

Ф.Ж. Мы не знаем, был ли Хэм на самом деле счастлив в Париже, потому что он смотрит в прошлое через призму ностальгии. И никогда уже не узнаем. Счастье счастью рознь…

Б.П. Кажется, у тебя есть манифест?

Ф.Ж. Практикуйте наслаждение! Например, таким образом: возьмите чашечку кофе или чая, печеньку, а может быть, селедочку или огурчик, откусите или сделайте глоток и скажите так: «М-м-м, как это вкусно! Черт меня дери, как это прекрасно!» Мне кажется, счастье работает именно так, да и несчастье, наверное, тоже… Несчастье чувствуется в моменте, а счастье – когда мы оглядываемся, смотрим в прошлое. Практикуя наслаждение, делая паузы и оставаясь в «здесь и сейчас», мы можем заметить, что все не так уж и плохо, есть чему сказать спасибо. Вот селедочка, огурчик, вкусный чай… Во мне говорит какой-то святой отец, я призываю к простым радостям.

Б.П. Святой отец селедки и огурцов…

Практиковать паузы и наслаждение, безусловно, важно, но у меня из головы не выходит фраза, которую я вычитал в записных книжках Чехова. Он услышал ее в случайном разговоре, и звучала она так: «Нас с сестрой родители любили, хорошо кормили и каждое лето для здоровья возили на море, а выросли оба несчастными». Йельские профессора, создатели «науки о счастье», кажется, как слона, не приметили самого главного. Разве можно быть счастливым без любви? Разве можно почувствовать себя благополучным, когда никто тебя не любит и ты никого не любишь? Тут, кажется, не поможет даже самая интенсивная зарядка и медитация.