Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви

Поэтому я рискну к йельским «пунктам благополучия» добавить еще один, поместив его в начало списка, – любовь. Качество твоей жизни кардинально улучшится, если рядом будет человек, который будет тебя любить. И ты сможешь отвечать ему взаимностью. Но это сложно. Такого человека нужно отыскать, заинтересовать, не отпугнуть своим эгоизмом, прущим из всех щелей. Нужно научиться уважать человека, прощать его слабости, научиться уступать ему, разговаривать. Нужно быть готовым работать ради любви и меняться.

Ф.Ж. Я с тобой абсолютно согласен. Мы знаем, что любовь – это труд, а чтобы трудиться, нужны силы. Эти йельские пункты – лишь набор практик, которые помогают чувствовать себя лучше. Откуда возьмутся силы на любовь, когда голова забита делами, когда ты голодный, спишь по два часа, а синяки под глазами больше, чем сумка у мамы-кенгуру? Я думаю, что любовь при таких условиях легко можно проспать и проглядеть. Будьте внимательны к себе, и она не пройдет мимо, – возможно, она вас ждет уже за следующим поворотом.

Б.П. Если повезет найти любовь, появится и надежда на счастье. А йельские разработки только его усилят. Потому что развивать свои сильные качества, усиливать наслаждения, вести дневник благодарности, спать по семь часов и делать зарядку – очень полезно!

Николай Чернышевский Как построить счастье по науке

Б.П. Чернышевский вызывает у меня восхищение и оторопь. С одной стороны, это человек поразительной смелости, который в романе «Что делать?» нарисовал картину нового прекрасного мира без насилия и угнетения, и успех романа превзошел все мыслимые ожидания. Его переписывали от руки, как Библию в Средние века, и заучивали наизусть. Анархист Кропоткин писал, что ни у одного романа Тургенева или Толстого никогда не было такой армии читателей, как у плохо написанного романа «Что делать?». Ленин в студенческие годы перечитал его пять раз подряд и сказал: «Под влиянием романа „Что делать?“ сотни людей делались революционерами… Он меня всего глубоко перепахал».

Чернышевский не просто был кумиром молодежи, он своими статьями и книгами вдохновил тысячи людей разных поколений, дал им в жизни опору. А с другой стороны, его собственная жизнь была полна трагической несправедливости, неустроенности и страданий, которые он принимал с поразительным смирением. И во многом его страдания были связаны с попыткой жить по теории. Это был человек, который придумывал для себя собственные правила жизни, а потом, сжав зубы, честно следовал им до конца.

Образованные плебеи

Б.П. Разночинцами в середине XIX века называли людей, которые происходили из низких сословий – священнослужителей, мещан, купцов, – но решили из них выйти, покинуть родной дом и заниматься другим делом.

Чернышевский был сыном саратовского священника, окончил духовную семинарию, но вместо того, чтобы пойти по стопам отца, отправился поступать в Петербургский университет. Он хотел стать писателем и публицистом, то есть заниматься тем делом, которым раньше занимались исключительно дворяне.

В то время стране все больше требовались образованные кадры: чиновники, врачи, учителя… Дворян не хватало, и в университеты стали активнее принимать людей низких сословий. Чаще всего это были как раз дети священников, потому что они заканчивали семинарии и имели базовое образование. Но учиться наравне с дворянами оказалось непросто. Над бедно одетыми семинаристами было принято смеяться.

У графа Льва Толстого в повести «Юность» есть поразительное признание; он пишет, что в период обучения в университете делил всех студентов по французскому выговору на равных и презираемых. «Человек, дурно выговаривавший по-французски, тотчас же возбуждал во мне чувство ненависти, – писал он. – „Для чего же ты хочешь говорить, как мы, когда не умеешь?“ – с ядовитой усмешкой спрашивал я его мысленно».

«Как мы» – это как дворяне, представители благородного сословия. Своих Толстой опознавал, кроме французского, еще по длинным чистым ногтям и светским манерам: умению кланяться, танцевать и разговаривать. Остальные студенты, грязненькие разночинцы вроде Чернышевского, были для него чужаками, и он их не только презирал, но и ненавидел. Головой понимал, что это плохое чувство, но ничего с собой поделать не мог. Конечно, на контрасте с изящными аристократами семинаристы выглядели угловатыми, грубыми, неловкими. И в университетах они сразу становились объектами насмешек.

Благородным юношам, которые раньше были единственным образованным сословием, явно не нравилось появление образованных плебеев, способных составить им конкуренцию. Благородные юноши норовили называть их на «ты», как своих слуг, что разночинцев сильно задевало. Да и простые горожане воспринимали плохо одетых разночинцев не вполне серьезно. То кучер какой-нибудь их плеткой огреет, то кухарка грязную воду на ноги выльет.