Бажов

Итак, из Камышлова в 1918-м он в составе полка Красных орлов попадает в Пермь, где его накрывает «пермская катастрофа». Бажов оказывается в плену, но удачно из него бежит. Сначала в Екатеринбург, затем в Омск, Барабинск, Каинск и село Бергуль. Там он под фамилией Бахеев займётся привычным ремеслом – учительством на целых полгода, но это для прикрытия, а в реальности – приехал партизанить. В конце 1919 года Бажов с красными входит в Усть-Каменогорск. Далее работа в Семипалатинске, где Бажов заболевает малярией. Болезнь совсем лишила его сил. Врачи предлагали единственный выход – перемену климата. В 1921 году по вызову из Камышлова Бажов был откомандирован на Урал. Эту поездку семья будет вспоминать всю жизнь. Плохо вспоминать. И без того больной в дороге он подхватил тиф плюс тяжёлое воспаление лёгких. Полгода жизнь Павла Петровича висела на волоске.

Выздоровел он на Урале и уверял, что его спасла родная природа, по которой так истосковался. Его уносили в лес. Там он сидел целыми днями, наслаждаясь покоем, тишиной, ароматом сосны, прогретой солнцем. К концу лета так окреп, что доктора, которые не надеялись на его выздоровление, удивлённо спрашивали: «Вы с какого курорта вернулись?» – «С нашего, уральского», – отвечал бывший пациент. Валентина Александровна рассказывала: «Павел Петрович любил Урал. Природу, климат нашего края, „зиму с морозцем“. Где бы нам ни приходилось бывать – в Крыму, на Кавказе, в Сибири, на Алтае, его неизменно тянуло на Урал, к его горам, лесам с высокими мачтовыми соснами, прудами и горными озёрами, к людям Урала. Его неоднократно звали в Москву, предлагали квартиру и дачу, но он неизменно отвечал: „Нет лучше Урала! На Урале родился, на Урале и умирать стану“»[125].

Во второй половине 1920-х годов дорога, по большей части, вела Бажова в село. Особенно частыми были поездки по деревням Ирбитского, Тавдинского и Зайковского районов. В этот период приезжему приходилось довольствоваться, в лучшем случае, койкой в Доме колхозника, обычной историей было и подселение в переполненные номера какого-нибудь сельского общежития. В одном из писем домой он делился с женой деталями проживания: «В том общежитии было намного веселее, проще, но там опять свои известные тебе недостатки. Когда там ночевал, так чуть меня не облевали ночью-то»[126]. Даже писать такое как-то неловко, а каково было Бажову? А вот ещё впечатление от одной из поездок, во время которой Павел Петрович составил весьма нелестное представление об артистах, с коими пришлось соседствовать в гостинице:

«Валянушка!

Продолжаю я оставаться на Тавдинском положении, в № 12, под артистами. Довольно затруднительно это, т. к. среди артистов… С рядовыми людьми эти сверхчеловеки, разумеется, не считаются и устраивают такой ералаш, что нижним довольно скверно приходится»[127].

Уже через пару недель в новом письме Бажов рассказывает жене, что счастливо избежал знакомства со знаменитым тавдинским клопом: «Представь, клопа-то – страшного тавдинского клопа – я так и не видел на этот раз»[128]. Из таких путешествий Бажов привозил массу впечатлений.

В 1930-е годы тогда уже маститый журналист и начинающий писатель Бажов регулярно бывал в Перми и в Краснокамске. Лёгкий на подъём Бажов и другим советовал больше ездить. Приведу ещё одну цитату Валентины Бажовой: «В 1937 году в Комсомольск-на-Амуре, не без влияния отца, уехала наша дочь Елена. Я очень горевала, что она уезжает так далеко, боялась за её здоровье, а Павел Петрович меня утешал: „Зато сколько увидит! Край-то какой! Да будь мы с тобой помоложе, тоже бы махнули. Не горевать, а завидовать надо. Там ещё столько первозданной красоты!“ Это была его обычная формула: „Что можно увидеть и услышать в жизни – нельзя придумать, хоть кожаные штаны просиди“»[129].

Валентина Александровна вспоминала всегдашнюю готовность Бажова к путешествиям, его страстное желание вырваться за пределы дома.

«– Что-то тянет меня на дорогу, – говорил Павел Петрович.

И, отложив все дела, решал:

– Едем…

Так, сентябрьским ранним вечером 1946 года мы выехали в колхоз „Заря“ Ачитского района, к нашим друзьям Александру Порфирьевичу и Марье Гавриловне Терновым.

Когда выехали на старый Сибирский тракт, памятный Павлу Петровичу с детства, он замолчал, на вопросы отвечал односложно, внимательно всматривался, в сгущающихся сумерках стараясь разглядеть знакомые места, и только временами, как бы проверяя себя, предупреждал:

– Тут, сколько помню, будет крутой поворот, а за ним спуск.

– А тут, посмотрите, плакучие берёзы пойдут, в другом месте таких не увидишь.

Машина наша бежала быстро, водитель, профессор, друг Александра Порфирьевича (Александр Порфирьевич Тернов – председатель правления колхоза „Заря“ Ачитского района. – А. Ф.) был неутомим, и мы на рассвете прибыли в „Зарю“. Нас ждали и нам были рады.