Бажов

Довольно часто в этих поездках Павла Петровича сопровождала Валентина Александровна. Она-то в своих мемуарах и сохранила воспоминание об особом душевном состоянии писателя во время этих путешествий, обращала внимание, что именно эти ощущения и события питали его новыми идеями и интересными наблюдениями.

«Дорога назад запомнилась своей удивительной красотой и рассказами Павла Петровича. Он был весел, оживлён, будто помолодел. Сказала ему об этом. Он рассмеялся.

– Понятно, посмотришь на эти старые берёзы и думаешь: а ведь это всё было точно таким, когда я мальчуганом впервые здесь проезжал, – вот и почувствуешь себя моложе. Вся и разница в том, что сейчас едем на машине и за рулем профессор, а тогда, пятьдесят с лишком лет назад, на ветхом пеганке или на велосипеде. Как будто вчера было: остановился я на развилке Сибирского и Исетского трактов, и тут и там старые плакучие березы, и решаю: куда? На Логиново или на Белоярку? И вся жизнь ещё впереди…

По дороге от Первоуральска вспоминал, как летом 1898 года по совету ветеринарного врача Николая Семёновича Смородинцева для заработка работал в Билимбае на эпизоотии[132]. Здесь всё нашел изменившимся. Уже ничто не напоминало юность. Дорога другая, вдали большие каменные корпуса заводских зданий, жилых домов. Здесь перемены подчёркивали, что времени прошло немало…

В середине июля 1948 года мы поехали в Сысерть, куда Павел Петрович всегда ездил с удовольствием. На этот раз поехали по приглашению директора завода гидротурбин. Остановились в маленьком доме гостиничного типа, но старой постройки, в том конце заводского посёлка, который раньше назывался Рым. Утром, когда вышли во двор, Павел Петрович сказал:

– По-видимому, здесь жил раньше торговец средней руки.

– Почему так думаешь?

– А вот, видишь, плитняк. В Сысерти все дворы выстланы плитняком. У самых богатых плиты были тесаные, одинакового размера, у бедноты – осколки, а у среднезажиточных – „возовые“, без отёса, некрупные, умещающиеся на одном возу. Здесь „возовые“, и сад при доме старый и ухоженный.

Наутро на машинах поехали на Тальков камень. Здесь бывали и раньше не раз, но красота этого места всякий раз завораживала. День был солнечный. Старые тальковые выработки сверкали и переливались на солнце, внизу, у подножия, раскинулось прозрачно-зеленоватое озеро с холодной и чистой водой, а вокруг сосновый лес, прогретый солнцем, напоенный ароматом смолы, и выглядело это место не тронутым рукой человека, а созданным природой, чтобы радовать глаз.

Но Павел Петрович хорошо помнил эти места в конце XIX века, когда здесь велись разработки талька и на них работали многие сысертчане.

Когда возвращались в Сысерть, Павел Петрович показывал места детских игр: пляжное место Сивка-бурка (с белой галькой), озеро, где ловились самые большие караси, Потепанову пасеку – и даже вспомнил частушки, которые распевали в заводе в 1905 году:

Потепану (надзирателю) окна вставим,

„Немогутку“ (заводского управителя) за бока!

Заехали в детский санаторий. Павел Петрович поговорил с ребятами, а потом прошлись по территории санатория. Павел Петрович был весел и разговорчив, пока не дошли до аллеи елей. Здесь остановились, он жадно закурил, замолчал, перестал задавать вопросы. Мы с Марией Григорьевной Филитарчик, директором санатория, поговорили ещё о детях и нуждах, о хозяйстве и вернулись к машине.

– Что-нибудь случилось? – спросила я Павла Петровича.

– Ты обратила внимание на эти ели? На Урале ели не растут. Они здесь привозные. Видела, как ровно посажены, по ниточке, под суровым присмотром. Помнятся мне кой-какие рассказы. Надо об этом будет написать… – И опять замолчал»[133].

Кстати, в 1949-м, примерно в это же время Бажов по приглашению Данилевского приедет в Ленинград. Данилевский вспоминает:

«Выйдя из здания Московского вокзала, Павел Петрович остановился и задумчиво сказал:

– А ведь занятно, вроде как по первопутку! Где только ни довелось побывать, даже в старом Петербурге, а Ленинграда так и не видал.

Когда мы уселись в машину, я попросил шофёра ехать быстрее, чтобы гости могли позавтракать и отдохнуть с дороги.

– А нельзя ли помедленнее, – заметил, усмехнувшись, Бажов. – Куда нам спешить? Поехать бы к Финляндскому вокзалу.

Несмотря на то, что ему уже пошёл восьмой десяток, Павел Петрович оставался жизнерадостным, деятельным, неутомимым, всегда стремящимся вперёд.

– Ну что ж! К Финляндскому так к Финляндскому.

По Невскому и Литейному проспектам, через Литейный мост мы приехали на площадь, где запечатлён на вечные времена образ Ленина.

Долго стоял здесь Бажов, глядя на величественную фигуру вождя.

Затем, по требованию Павла Петровича, мы были в Музее Ленина и осматривали исторический броневик, на котором изображён у Финляндского вокзала Ленин, произносящий свою первую речь по возвращении в Россию…

От дома, где помещался когда-то штаб революции, а теперь находится Музей С. М. Кирова, мы направились к набережной, где Большая Невка отделяется от Невы.

Перед нами высился пришвартованный к стенке легендарный крейсер „Аврора“.