Бажов

А ещё был создан Усть-Каменогорский крестьянский университет, и – обязательная вишенка на торте – театр. В Усть-Каменогорске начали работу русская и мусульманская труппы театра. Открываются библиотеки. Этим занимается жена Павла Петровича Валентина Александровна Бажова. По воспоминаниям очевидцев, и в театральных постановках Валентина Александровна была на первых ролях. Но не всё так благостно, ведь именно благодаря этому периоду к Бажову прилипло клеймо кровавого убийцы. И, на первый взгляд, небезосновательно. В архивах сохранился документ, в котором чёрным по белому написано, что Бажов занимался продразвёрсткой. У него было право применять силу, и, скорее всего, он её применял. И как тут не вспомнить страшный опыт его будущего родственника Аркадия Петровича Голикова (Гайдара), ведь он примерно в это же время в другом регионе занимался тем же – боролся с революционной контрой и добывал советской власти хлеб. Как не процитировать поздние дневниковые записи классика детской литературы Аркадия Гайдара: «Снились люди, убитые мною в детстве». Казалось бы, и у Бажова могло быть также. Нет. Нельзя сравнивать шестнадцати-семнадцатилетнего, ещё ребенка, Гайдара с избитой ужасами психикой, но при этом красного командира, облечённого абсолютной властью, и сорокалетнего, опытного, много чего пережившего и повидавшего Бажова. Нет, «И мальчики кровавые в глазах» Павлу Петровичу сниться не могли. Да чего уж – многие искали, но документальных свидетельств, что Бажов расстреливал священников, рубил казаков, нет… И не будет…

Все рядком лежат —
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был – красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был – белый стал:
Смерть побелила.
– Кто ты? – белый? – не пойму! – привстань!
Аль у красных пропадал? – Ря – азань.
И справа, и слева,
И сзади, и прямо
И красный, и белый:
– Мама!
Без воли – без гнева.
Протяжно – упрямо —
До самого неба!
– Мама[135]

.

Глава тринадцатая Бергуль – капсула времени

Шестеро на площадке товарного вагона – норма. Даже самые строгие охранники не придираются на остановках.

Стоять приходится боком. Положение крайних опасное. «Бывает, что и спихнут». В середине и безопаснее и теплее. Только всё-таки холодно.

Конец зимы, безветренно, а дышать больно. Зима девятнадцатого года, мягкая и снежная вначале, теперь прижала наглухо. Вторую неделю держатся морозы, лютые, упорно ровные, градусов на тридцать пять. Начинает казаться, что это тоже норма, как шестеро на площадке.

Есть площадка – значит, на ней должны стоять шестеро, которые угрузли в шубы, изредка переговариваются, замерзают и безнадежно смотрят на «сибирские просторы».

Кроме телеграфных столбов, не на чем остановиться глазу. Ни одного пятнышка. Бело и ровно.

Хоть бы кустик какой.

Через сорок вёрст остановки. Станционные постройки видны только крайним – на площадке. Поезд либо не доходит, либо далеко проходит мимо станции. Сходить нельзя – место потеряешь[136].

Это фрагмент книги Павла Петровича Бажова «За советскую правду». Он автобиографичен, в книге Бажов рассказывает, как бежал из пермского плена, как приехал в Омск, как перекупил билет до Иркутска, как пробирался сквозь белогвардейскую Сибирь через Барабинск, Каинск. А вот совсем небезынтерсное описание самого себя:

«Маленький бритый человек в синих очках притулился в середине площадки, между двумя мордастыми спекулянтами.

Поверх городской шубейки надет огромный, с чужого плеча, бараний тулуп с „саксачьим“ воротником. „Семифунтовые казанские с крапинками“ надёжно защищают ноги от холода. Тёплая на меховой подкладке шапка-ушанка.

А все-таки, видно, перемёрз. Кашляет. Надрывно, подолгу, до холодного поту. Беспокойно возится. Руки тянутся к пояснице, где расползлась окопная язва.

Бритого человека мучительно бьёт кашель. Жгуче саднит поясница и плечи. В голове одна мысль – попасть в тепло, в баню.

Куда ехать?»[137]

И он попал. Благодаря удачно подслушанному разговору в Каинской уездной земской управе. Там во время одного собрания, когда «О школах сейчас шумаркались», один из участников сетует на нехватку учителей. Оказалось, тех, что были, посадили, против чего выступавший отпустил весьма едкое в отношении установившейся власти замечание. Не побоялся, значит!

«Кирибаев жадно прислушивается.

Делает выводы:

„Есть, значит, свои по деревням. Туда надо. Нельзя ли учителем заделаться?“

В коридоре управы поймал председателя. Бойкий, подвижный человек кооперативно-учительского вида. Небрежно слушает кирибаевский рассказ о причинах остановки.

Вертит в руках „документ“ Кирибаева и быстро заключает:

– Пустяки. Видно, что интеллигентный человек. Идите в отдел. Там выберите место.

– Куда это?