Беатрис

Коляска лежала на боку в канаве. Чарли залезла туда, промочив ноги. Под откидным верхом висела какая-то конструкция из перьев. Подойдя ближе, Чарли разглядела, что это ловец снов. Сфотографировав коляску в нескольких ракурсах, она выслала фотографии Густаву. Несколько минут спустя они получили подтверждение тому, что и так знали. Это коляска Беатрис. Но, помимо ловца снов, в ней ничего больше не было — ни розового медвежонка, ни черного конверта, ни ребенка.

— Что будем делать? — спросил Грегер. Стина и Рой уже начали стучаться в дома, расположенные по соседству. Они также вызвали коллег, которые помогут в опросе жителей. — Поедем обратно в участок? — продолжал Грегер. — Нам нужно…

— Можно мне чуточку побыть одной? — попросила Чарли. — Дай мне пять минут, увидимся у машины.

Грегер кивнул и ушел. Чарли прошла несколько шагов по узкой гравиевой дорожке и свернула в лес. Сделав несколько глубоких вдохов, она посмотрела на деревья и вспомнила о своих детских фантазиях — когда она лежала под тысячелетним дубом в Гюльспонге и думала обо всем том, что он мог бы рассказать, умей он говорить. Тысяча лет человеческой истории. Сейчас ее устроил бы рассказ о событиях последних суток. Но лес стоял в полном молчании.

— Все же это о чем-то говорит, — пробормотал Грегер, когда они снова вернулись в участок. — Преступник хочет, чтобы Беатрис не замерзла, и берет с собой ее любимую игрушку.

— Или это случайность — просто человек схватил все, что было в коляске, — ответил Рой.

— Да, тут, конечно, невозможно ничего сказать, — вздохнула Чарли.

— И потом еще само место, — продолжал Грегер. — Почему коляска оказалась именно там?

— Это всего в нескольких километрах от виллы Пальмгренов, — сказала Стина. — Может быть, там ждала машина?

— Но никто из тех, с кем мы говорили в окрестных домах, ничего не заметил, — вставил Рой.

— Когда Беатрис пропала из дома, тоже никто ничего не заметил, — возразила Чарли. — Тем не менее, это случилось.

Сара

Лу сидела на деревянной скамейке рядом с безголовым ангелом. Как долго она там пробыла? Час? Два? На ней было тоненькое платье, а волосы торчали вокруг головы, словно сахарная вата. Она сидела совершенно неподвижно, сложив руки на коленях, и не сводила глаз с ворот. Вот уже четверть пятого, вот уже половина пятого, а Лу словно застыла на одном месте.

Я спустилась в кухню.

— Похоже, она не приедет, — сказала я Марианне, которая варила кофе.

— Кто? — спросила Марианна.

— Мама Лу.

— К нам мало кто приезжает в дни посещений, — ответила Марианна. — Кстати, тут звонил какой-то мужчина и спрашивал тебя.

— Кто?

— Кажется, его зовут Юнас.

— Почему же ты мне не сказала?

— Вот я и говорю тебе сейчас. Это произошло только что.

— Тогда почему мне не дали с ним поговорить?

— Я думала, ты в саду. Я сказала, что ты перезвонишь.

Она взяла со столешницы телефон и протянула мне.

— Не надо, — сказала я.

— Ты не хочешь поддерживать контакт с этим человеком?

— Не знаю.

Я подумала о Юнасе. Он был ко мне добрее, чем все остальные, кормил и разрешал жить у него, и относил меня домой на руках из «Мотеля», когда я была настолько пьяна, что не могла сама идти. Но разговаривать с ним сейчас… все это так далеко. Что мы вообще можем сказать друг другу?

Я сказала, что позвоню потом, что хочу пойти к Лу.

Марианна ответила, что лучше бы я осталась в доме и дала Лу побыть одной.

Поднявшись в нашу комнату, я остановилась у большого окна, откуда открывался вид на двор. Некоторое время я стояла и смотрела в спину Лу и молилась, чтобы ее мама появилась поскорее, пока она не замерзла до смерти.

— Она не приедет, — раздался внезапно у меня за спиной голос Эмили.

Я обернулась.

— В смысле — ее мама, — продолжала Эмили. — Она никогда здесь не появлялась. Ни на один день посещений.

— Ты врешь! — выкрикнула я.

— Зачем бы мне врать? Не надо сердиться только потому, что я говорю все, как есть.

— Я не сержусь, — ответила я, хотя очень рассердилась на Эмили, словно бы она была во всем виновата.

— А к тебе кто-нибудь приедет? — спросила Эмили.

— Разумеется, — ответила я. — Все приедут — мама, папа и все мои братья и сестры.

— Перестань придуриваться, — ответила Эмили. — Я читала в твоей карточке, что ты — единственный ребенок.

— Так у меня есть карточка?

— Здесь на каждого есть карточка.

— И что там написано? — спросила я, ощущая неприятный холодок оттого, что Эмили знает обо мне что-то такое, что находится за пределами моего контроля.

— К сожалению, это конфиденциальная информация.

— Тогда зачем ты вообще о ней заговорила?

— Потому что я не люблю, когда мне лгут.

Я хотела сказать, что тоже не люблю высокомерных тетенек, которые издеваются над девочками, которых никто не навещает в психушке, но поняла, что смысла нет.

Эмили ушла, а я осталась стоять, глядя из окна на Лу. Если прищуриться, все это выглядело почти как одна из старинных черно-белых фотографий на стене. «Девочка на скамейке в ожидании матери».

22