Беатрис

— Ты знала? — спросила Чарли. — Знала, что у Густава был роман?

— У Густава было много романов, — проговорила Фрида без всякого выражения, смахнув пепел в маленький цветочный горшок, стоявший на столе.

— Сколько?

— Понятия не имею. То, что он мне изменяет, я обнаружила несколько лет назад. Он заверил меня, что это… всего лишь трудный период и что такого никогда не повторится, но все случилось снова.

— Ты знала о Мадлен Сведин?

— Нет, но теперь знаю.

Фрида не выглядела возмущенной — вероятно, в ее душе не осталось места для подобных чувств. «Или она все-таки знала?» — подумала Чарли, пока в голове у нее прокручивались всевозможные мотивы у Фриды, заставившие ее сотворить что-нибудь с ребенком: месть, одиночество, уязвимость, недостаток сна, психоз. Ей вспомнились все оскорбленные жены, являвшиеся в Люккебу, чтобы припереть к стене Бетти. Их надрывные крики.

«Держись подальше от моего мужа! Не смей подходить к моему мужу на пушечный выстрел, Бетти Лагер!»

— Если мы отыщем Беатрис, я найду в себе силы и разведусь, — тихо сказала Фрида. — Мне давным-давно надо было с ним расстаться, но… Я была так вымотана. У меня не было ни сил, ни средств, чтобы куда-то уйти.

Чарли кивнула. Сама она никогда не оказывалась в подобной ситуации. Не рассчитывала, что кто-то другой будет содержать ее и защищать от окружающего мира. Позитивный момент в том, чтобы расти в доме Бетти Лагер: ты привыкала ни на кого не полагаться, кроме самой себя.

Сара

Настоящие истории рассказывались в подвале. Там, под землей, мы говорили о том, о чем ни словом не упоминали на сеансах групповой терапии. Там, в темноте, не существовало историй со счастливым концом, никто не выходил замуж за бухгалтера.

Однажды ночью мы обнаружили письма. Лу удалось вскрыть ржавый замок на чемодане в маленькой комнатке позади той, где мы обычно собирались.

— Дерьмо какое-то, — вздохнула Никки.

— Вовсе нет, — возразила Лу. Достав из конверта письмо, она принялась читать его вслух.

«Я говорю Флоре, что наверняка схожу с ума, не могу отличить сон от яви, фантазии от реальности. Я говорю, что единственное, о чем я могу думать, — это мои доченьки, и они являются ко мне не только во сне. Я вижу их на дорожках, вижу под крыльями богини победы. Я слышу, как гулит младшенькая, слышу смех старшенькой. Вижу и слышу их, хотя обе у меня отняты, одна — жизнью, другая — смертью».

Сама не знаю почему, но волоски у меня на руках встали дыбом, когда Лу это прочла. Словно бы мы установили прямой контакт с тенями в коридорах, с пустыми взглядами на старых фото.

— Боже, какой ужас! — воскликнула Никки. — Кто все это написал?

— Похоже, это часть чего-то большего, — ответила Лу. — Тут нет ни начала, ни конца.

Перевернув страницу, она стала читать дальше:

«Вчера я видела, как по полу прогуливалась семья мышей в человеческой одежде. Там были папа-мышь в костюме и шляпе, мама-мышь в блузке и юбке и детки в штанишках с лямками и платьицах».

Мы начали смеяться. Казалось, мы буквально видим перед собой всю эту мышиную семью.

«Эденстам следит за всем, что мы делаем, — продолжала читать Лу. — Обычно он стоит на крыше и наблюдает за всеми. Вчера он пролетел мимо окон спальни верхом на лебеде. Честно говоря, это очень действует на нервы, когда за каждым твоим движением следят».

— Кто такой Эденстам? — спросила я.

— Главврач. Тот мужик в костюме с дурацкими усами — на фото у столовой. Он был последним главврачом перед тем, как психушка закрылась. По крайней мере, так рассказывал Франс, — объяснила Лу и выудила из чемодана еще целую стопку бумаг. — Похоже, это старые карточки.

«Пац. 154, постоянно в тревоге, утверждает, что видит в постели жуков и змей. Говорит, что она хочет умереть.