— По крайней мере, лекарствами их пичкали щедро, — сказала Никки. — Они могли уйти в туман, ни от кого не таясь.
Лу достала еще одно письмо.
— Как грустно, — проговорила она.
— Так прочти вслух, — попросила Никки.
— «
— Какой ужас, — прошептала я. — Кто это написал?
— Почерк такой же, как в прошлом письме, — ответила Лу. — Она подписалась просто «мама».
— Думаешь, они умерли? — спросила Никки. — Ее доченьки.
— Похоже, одна из них все же жива, — ответила Лу и продолжала читать.
— Необязательно это значит, что она жива, — буркнула Никки.
— Но ведь она пишет своей дочери, — ответила я. — Это должно означать, что дочь жива — по крайней мере, была жива тогда.
— И вовсе это ничего не значит, — возразила Никки. — Может быть, у нее и не было никаких дочерей. Она ведь сидела в психушке, не забывай об этом.
— Да я прекрасно знаю, но было бы странно писать письма дочери, которая умерла.
— Не более странно, чем видеть главврача верхом на лебеде, — возразила Никки.
26
Чарли и Грегер сидели у окна в ресторане гостиницы.
Наученная вчерашним опытом, Чарли съела по дороге от участка большой гамбургер и теперь заказала себе только колу и кофе. Похоже, Грегер не разделял ее мнения по поводу еды — он с удовольствием поедал ложка за ложкой мешанину, которая выглядела так же неаппетитно, как та, которую им подали накануне.
— Где, черт подери, Паскаль Бюле? — спросила Чарли. — Почему мы его до сих пор не нашли?
— Скоро найдем, — заверил ее Грегер. — Долго скрываться трудно, особенно если человек не привык прятаться, а если у него с собой ребенок, то это еще сложнее.
— Думаешь, уже поздно?
— Стараюсь внушать себе, что нет, — ответил Грегер. — Все остальное слишком тяжело. Но цифры не на нашей стороне.
Густав дал им список женщин, с которыми имел отношения, будучи в браке. Их оказалось четыре: одна недавно родила и с тех пор едва выходила за порог своего дома в Гётеборге, вторая жила в Нью-Йорке и еще две в Карлстаде. У обеих имелось стопроцентное алиби.
— Но не факт, что он перечислил всех, — вздохнул Грегер.
— Зачем ему кого-то из них скрывать? — спросила Чарли.
— Возможно, потому, что это могло бы навредить ему, — пожал плечами Грегер. — Вполне вероятно, что он встречался с женами друзей или деловых партнеров.
— И все же мне кажется слегка притянутым за уши, чтобы отвергнутая любовница или ее муж похитили ребенка из-за измены, — заметила Чарли.
Грегер согласился, что это как-то не слишком реалистично.
— Но, может быть, никакого отчетливого мотива и нет, — продолжала Чарли. — Мог произойти… несчастный случай. Я имею в виду Фриду.
— Как ты считаешь, в каком она состоянии? — спросил Грегер. — Думаешь, правду сказала о ней Мадлен Сведин — что она психически больна?
— Даже не знаю, — ответила Чарли. — Когда я спросила Густава, он заявил, что у Фриды случались приступы усталости, что это скорее у Мадлен неустойчивая психика.
— Так что будем делать? — спросил Грегер. — Куда двигаться дальше?
— Придется еще раз поговорить с братом Фриды, — ответила Чарли. — С ним и ее друзьями.
— Проблема в том, что Фрида, похоже, не общалась с братом. И что у нее нет близких друзей. Я хотел сказать — даже Шарлотта, как нам показалось, не знает ее по-настоящему. О чем ты думаешь? — спросил он, заметив, что взгляд Чарли блуждает по помещению.
— О ней, о Фриде… даже не знаю. Она настолько зависима от Густава — ни работы, ни доходов, ни семьи, которая могла бы ее поддержать, никаких друзей. Все, что у нее есть, — это брат-наркоман.
— И дочь, — напомнил Грегер. — Дочь, которую мы по-прежнему можем разыскать.
Чарли кивнула.
— Ощущаю потребность выпить пива, — сказал Грегер. — Ты будешь?
— Да, — ответила Чарли. — Я тоже возьму.