Беатрис

— А, вот ты где, Сара! — воскликнул он. — Жердяй и я как раз ломали голову, когда же ты вернешься.

Он указал на Жердяя, который улыбнулся мне своей беззубой улыбкой. По нему непохоже было, чтобы он ломал голову над чем бы то ни было.

— Я ненадолго, погостить, — ответила я.

— Ты похудела, — сказал Лассе и ущипнул меня за голую руку. — Надеюсь, они тебя не обижают в этом месте? Или мне стоит взять с собой Стена-Хенрика и Жердяя и поговорить с ними?

— Если понадобится помощь, я тебе сообщу.

— Мы тут же приедем. Только сними трубку — мы тут же приедем и спасем тебя. Ты знаешь, Сара. Ради дочери Свенки мы сделаем все.

— Спасибо, — ответила я. — Мне приятно это знать.

Лассе широко улыбнулся. Похоже, он и сам не понимал, что никого не в состоянии спасти, даже самого себя.

— Ты что, всех тут знаешь? — удивилась Лу, когда мы сели в баре и я кивнула тетке, держащей прилавок на площади.

— По крайней мере, я знаю, кто есть кто, — ответила я. — Поселок-то маленький.

Я замолчала, увидев Юнаса, выходящего из кухни. Он замер на месте, увидев меня.

— Так ты вернулась? — спросил он.

— Нет, я ненадолго.

— Я пытался тебе дозвониться, но…

— Знаю, — ответила я. — Но на меня так много всего навалилось.

— Может, ты нас познакомишь? — спросила Лу.

— Юнас, это Лу, — сказала я.

— Привет, Лу, — сказал Юнас.

— Привет! — сказала Лу.

— Так чего желают дамы? — спросил Юнас и вытер руки о кухонное полотенце, висевшее у него на поясе.

— Как обычно, — ответила я.

Лу спросила, что бывает обычно, и Юнас ответил, что лакричные шоты.

— Ой нет, — замахала руками Лу. — Они так быстро кончаются!

— Но не такие, — возразила я, кивнув на Юнаса, который налил мне полстакана.

— Придете потом в магаз? — спросил Юнас. — Я заканчиваю в одиннадцать, и потом пойду туда.

— А что такое магаз? — удивилась Лу.

— Место, где нужно быть, — ответил Юнас.

Прихватив с собой стаканы с лакричными шотами, мы пошли и уселись за единственный свободный столик у окна. Я огляделась. Семь месяцев я не была здесь, но сейчас мне показалось, что гораздо дольше. Все было как прежде, и вместе с тем по-другому. Не хватало папы. Он не стоял в баре, не угощал всех пивом на деньги, которых у него не было; сегодня он не ввалится домой под утро, не начнет блевать, обмочившись в штаны.

То время ушло безвозвратно.

33

Чарли проснулась в гостиничной постели одна. Прошло несколько секунд, прежде чем она вспомнила ночь, вино, Грегера. Она приготовилась испытать страх и панику, но ничего такого не появилось.

Часы показывали половину восьмого. Они должны были встретиться в участке через полчаса. Поднявшись, Чарли констатировала, что она в приличном состоянии — похмелье придет позже или не придет совсем.

Грегер сидел за завтраком, когда она прошла мимо, чтобы взять себе яблоко и налить кофе.

— Все хорошо? — спросил он.

— Вполне.

Ей почему-то не удавалось посмотреть ему в глаза. Все то, что вчера казалось таким естественным и правильным, сейчас стало… то есть… хм, как бы это лучше выразить? Неловко и неуместно. Она испытывала замешательство и дискомфорт. Впрочем, она сама решает, какое этому дать определение — пусть это будет приятное времяпрепровождение. Это не должно создавать проблем в будущем, если они оба согласны с такой формулировкой.

Пока они ехали в участок, Грегер сам завел разговор.

— То, что произошло, — проговорил он, не сводя глаз с дороги. — В смысле, ночью. Это…

— Что вышло, то и вышло, — перебила Чарли, не дав ему закончить.

Она почувствовала, что проблемы возникнут в любом случае, как бы он ни продолжил фразу. Если бы он намекнул, что хочет изучить то новое чувство, возникшее между ними, у нее начнется паника, а если он скажет противоположное, она обидится. А сейчас у них есть дела поважнее, чем анализировать, что между ними произошло и почему. Что было, то было.

Чарли оглядела белую доску, облепленную фамилиями и фотографиями. Казалось, следствие разрастается в ширину, но не в глубину.

Бюле вычеркнули из списка потенциальных злоумышленников. Стина еще раз связалась с Антонссоном — на телефонный номер для звонков общественности не поступало никаких интересных сигналов. Большинство звонивших говорили, что Густав Пальмгрен — противный тип. Становилось все очевиднее, что его недолюбливают. Кто-то сообщил, что Фрида — не такая уж заботливая мать, поскольку девочка как-то кричала у нее в коляске в кафе. Появился и медиум, наговоривший про темную воду и открытые поля.

— Стало быть, ничего? — переспросила Чарли.

— Мне кажется, это кое-что говорит о Фриде — что она оставила ребенка орать в коляске, а не взяла на руки, — вставил Рой. — Это ведь, кажется, противоречит материнским инстинктам?

Он повернулся к Стине в ожидании похвалы за свой тонкий анализ, но Стина только покачала головой и ответила, что большинство родителей хоть раз оставляли ребенка кричать, прежде чем взять его на руки, и что это так по-человечески.