Так продолжалось несколько месяцев; и пусть это никого не удивляет, — ведь борьба имеет свою прелесть. Бороться — значит жить; пусть борьба приносит горе, пусть она ранит, — все лучше, чем беспросветный мрак отвращения, яд презрительной замкнутости, холод тех, кто отрекся от борьбы, чем смерть сердца, которая зовется равнодушием. И все же мужество покинуло Сабину. Как-то вечером она вышла к Каллисту в изящном наряде, каждая мелочь которого была подсказана желанием восторжествовать над соперницей, а тот со смехом заявил:
— Напрасно ты стараешься, Сабина, ты всегда будешь прекрасной андалузкой, и только.
— Что ж, — ответила она, бессильно опустившись на кушетку, — я не могу сделаться блондинкой; но я знаю, что если и дальше все будет идти у нас так, мне скоро исполнится тридцать пять лет.
Сабина отказалась ехать в Оперу, она решила весь вечер просидеть дома. Оставшись одна, она сорвала с головы цветы и растоптала их ногами; раздевшись, побросала на пол платье, шарф, весь свой пышный туалет, запутавшись в шелках, как козочка, бьющаяся на привязи, которая вот-вот удушит ее. Затем она легла в постель. Можете судить, как была удивлена горничная, когда вошла в спальню Сабины.
— Ничего, — сказала г-жа дю Геник, — это барон!
Женщины несчастные обладают высшим тщеславием; и когда начинается борьба между стыдом женским и обычным, женский всегда берет верх.
Играя эту ужасную драму, Сабина похудела, горе подтачивало ее; но она ни разу не вышла из той роли, которую взяла на себя. Ее поддерживала внутренняя лихорадка, она не давала горьким словам сорваться с уст, хотя и задыхалась от боли; она тушила блеск своих великолепных черных глаз, научилась придавать им ласковое, смиренное выражение. В конце концов ее худоба и бледность стали бросаться в глаза. Хотя с годами герцогиня де Гранлье становилась все более набожной, на свой особый, португальский лад, она, как любящая мать, поняла, что болезненное состояние, которое почти с умыслом поддерживала в себе Сабина, грозит смертью. Герцогиня знала, что Каллист находится в связи с Беатрисой. Она старалась залучить дочь к себе, чтобы смягчить ее горе, а главное — помешать ей замкнуться в этом добровольном мученичестве; но Сабина упорно молчала, опасаясь постороннего вмешательства в ее отношения с Каллистом. Она даже уверяла, что счастлива!.. В своем горе она обрела гордость и душевные силы. Целый месяц Клотильда и герцогиня нежно ухаживали за Сабиной, ласкали ее, и наконец, не выдержав, она поведала сестре и матери все свои муки, призналась в своих страданиях, прокляла жизнь и заявила, что с радостью видит приближение смерти. Она умоляла Клотильду, пожелавшую остаться в девушках, заменить мать ее сыну; крошка Каллист рос прелестнейшим ребенком, любая королевская чета не отказалась бы от такого наследника.
Как-то вечером, беседуя в семейном кругу с Клотильдой, с матерью и младшей сестрой Атенаис, брак которой с молодым виконтом де Гранлье должен был состояться после поста, Сабина не удержалась и выдала агонию своего сердца, вызванную пережитыми унижениями.