Бедлам как Вифлеем. Беседы любителей русского слова

Сила любви в индивидуальном существовании оказывается кратким экстазом, чем-то преходящем, воспринимается как пустоцвет, скоропреходящая иллюзия. Как сохранить любовь в качестве истинного образа бытия? Она не должна быть индивидуальным переживанием или экстазом любящей пары, «эгоизмом вдвоем», как говорит Соловьев. Спасение истинного образа индивидуальности и мира возможно только через жертву эгоизмом. Любовь не может быть эгоизмом вдвоем: она может спасти мир, дать ему последнюю чаемую форму, то есть у любви поистине вселенская задача: спасение мира, в пределе – окончательная победа над царством смерти как законом неподлинного мира. Преодоление материи, победа над смертью – уже не в порядке психологической идеализации, а как реальное совместное дело всего человечества. Вот окончательная формула Соловьева:

Чтобы наполниться абсолютным содержанием (которое на религиозном языке называется вечной жизнью или царствием Божиим), сама человеческая форма должна быть восстановлена в своей целости. В эмпирической действительности человека как такового вовсе нет – он существует лишь в определенной односторонности и ограниченности, как мужская или женская индивидуальность <…> Но истинный человек в полноте своей идеальной личности, очевидно, не может быть только мужчиной или только женщиной, а должен быть высшим единством обоих. Осуществить это единство или создать истинного человека как свободное единство мужского и женского начала, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевших свою существенную рознь и распадение, это и есть собственная ближайшая задача любви.

Вот максимальная задача, вот максимум философии Соловьева, предельное ее задание. Целостный человек не может быть мужчиной или женщиной, само слово «пол» в русском языке указывает на неполноту этих ликов бытия. Пребывание в половой разделенности есть пребывание на путях смерти, говорит в одном месте Соловьев. И этот целостный человек должен окончательно покорить природу, подчиненную закону смерти. Здесь у Соловьева несомненная инспирация Федорова, федоровского утопизма, порывание уже не к идеальным ликам Всеединства, а к прямо материальной победе над смертью. Понятно, почему это так нравилось Бердяеву – эта работа Соловьева, «Смысл любви»: все тот же андрогинизм и предельная программа победы над бытием. Максимальный утопизм этой ветви русского философствования.

Нам осталось сказать немногое о Соловьеве – только кратко коснуться последнего его и очень в свое время нашумевшего сочинения «Три разговора с Краткой повестью об антихристе».

Собственно, самое важное в этом обширном сочинении дано в первой же его фразе:

Есть ли зло естественный недостаток, несовершенство, само с собой исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия?