Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя

Анна сразу поняла, что ее спаситель прибыл в Италию издалека. И когда у них появилась возможность спокойно поговорить, Энрике, свободно владевший французским и итальянским, принялся рассказывать Анне свою историю. Теперь, по крайней мере, до утра, им ничего не могло помешать. Австрийцы отстали от отряда ближе к вечеру, когда Энрике увел своих людей по узким горным тропам под самые облака. Туда, где можно было проехать, только прижимаясь к отвесной скальной стене, и двигаясь друг за другом след в след. Туда, где пролетающие орлы словно заглядывают тебе в глаза, а случайный оклик или вскрик отзывается долгим и глубоким эхом.

Наконец герильеро-проводник, с детства знающий эти места, привел отряд в расщелину, где немедленно соорудили несколько навесов от дождя. Он в горах даже летом — не редкость. Проводник велел одному из повстанцев собрать у всех питьевые фляги, и вдвоем они пошли вверх по каменной дороге, из-под которой слышалось тихое журчание.

— Это каменная река, — пояснил Анне ее спаситель. — Антонио знает, где на ее пути возникают просветы и можно пополнить запасы воды.

Пищу повстанцы успели перехватить в одной из деревень. Насмерть перепуганный их стремительным появлением трактирщик никак не мог успокоиться и лишь махал руками: берите, что хотите, но уходите быстрее.

Анну такое отношение крестьянина немного удивило, ведь повстанцы борются за освобождение его родины.

— Когда я приехал в Италию, — понимающе кивнул Энрике, с нежностью набрасывая Анне на плечи теплое шерстяное одеяло, одно из тех, на каких вокруг костра расположились на ночь повстанцы, — я полагал, что весь итальянский народ, как один, бросится нам навстречу и вступит в отряды Гарибальди.

— Так разве вы не… — растерялась Анна.

— Мне очень лестна ваша ошибка, — улыбнулся Энрике. — Но нет, мне слишком далеко до моего великого учителя и нашего прославленного дуче. Я лишь один из тех, кто верен ему и следует под его знаменами…

Отец Энрике был известным в Уругвае судовладельцем, давно перебравшимся в Новый Свет из родной Португалии. Мать была наполовину итальянкой, дочерью от такого же смешанного брака, и настоящей латиноамериканкой. То есть принадлежала к совершенно особому типу женщин — к тем, кто горды и независимы, несмотря на груз католических традиций и замужество. К тем, которые могут сами постоять за себя и умеют не только ходить — жить с высоко поднятой головой. К тем, кого мужчины должны добиваться, проявляя при этом образцы самоотверженности и величия. И лишь такому мужчине эта новая женщина будет верна и станет его воплощением представлений об истинных семейных ценностях и счастье.

И поэтому Энрике вырос в особой атмосфере. Ее создавали, с одной стороны, энергичные поселенцы, прибывшие на американский континент с мечтой о новой жизни, которая окажется во сто крат лучше той, что была у них в старой и уставшей от самой себя Европе. С другой — вокруг мальчика бурлила волна постоянных разговоров о революции, которая должна принести свободу и возвестить возрождение Италии. И поэтому, повзрослев, он не удивился, когда среди капитанов в компании его отца появился тот, кто вскоре станет и для уругвайцев символом борьбы за свою независимость.

Энрике говорил о Гарибальди так восторженно и с такой определенностью, что Анна поверила в его существование. Ибо до сих пор все рассказы о «великом полководце», услышанные ею от Санникова, представлялись Анне очередным литературным мифом — вариацией на тему о былинном богатыре, который, вынужденно оторвавшись от сохи, встал исполином посреди ратного поля, всем своим видом утверждая справедливость поговорки «и один в поле воин». Если он — Гарибальди. Но Анна знала, что существует и другое мнение, согласно которому Гарибальди относили к разряду современных пиратов и, не стесняясь, именовали корсаром и наемником.

Спаситель же Анны рассказывал ей о совершенно другом человеке — прирожденном моряке и отважном путешественнике. Гарибальди, уверял Энрике Анну, жил в его родном Монтевидео, в маленьком бедном доме из двух узеньких комнат, примостившемся на уступе скалы, с которой, как на ладони, виден порт. Великий человек, изгнанный за свои взгляды из Италии и приговоренный на родине к смертной казни, преподавал в колледже, где учился Энрике, математику и историю — после того, как досыта «наелся» сладкой жизни коммивояжера, продавая ткани, сыр, пшеницу и миндальный мармелад…

Живописуя в ярких и волнующих воображение красках бытие Гарибальди, Энрике, между тем, не забывал время от времени подать жест своим спутникам. И кто-то из них тотчас появлялся подле Анны с металлической кружкой с красным вином, или травяным чаем и здоровенным куском пряной солонины, или ломтем еще ароматного хлеба, реквизированных у трактирщика в местечке Агно, откуда началось их восхождение в горы.