Бедный Енох

— Это ваш кот? — спросил я после того, как мы молча некоторое время смотрели телевизор — домашний?

Фетисов, как мне показалось, даже искренне удивился:

— Нет! Я зову его Василевсом. А чей он на самом деле — не знаю.

— Так он, значит, не живет у вас здесь?

Удивление Фетисова не проходит:

— Нет. Но он всегда появляется, когда я оказываюсь здесь.

За сим Фетисов стал нежно так чесать Василевса у подбородка, отчего котяра замурлыкал еще громче, чем раньше.

— Такой чистенький, ухоженный — и не хозяйский? — спросил опять я, но мне ответили невпопад:

— Охраняет тут мой дом!

* * *

Еще спустя время Фетисов, поставив Василевса на пол, пошел готовить, как он сказал «червячка заморить», но перед этим угостил меня белым вином:

Твой сверхбесчеловечный враг,
Зовущая себя Юдолью,
Смешает кровь с белым вином
И в сердце отзовется болью —

Продекламировал он, разливая вино по бокалам:

— Пробуйте, Андрей! Может, вам не понравится?

— И тогда вы что? Откроете другую бутылку?

Но Фетисов, как кажется, хочет уже повыпендриваться:

— А почему бы и нет, Андрей? Ради дорогого гостя ничего не жалко!

Отпробовав вина я одобрительно покачиваю головой, хотя, признаюсь, и не особый знаток всех этих вопросов. Вино и вправду оказывается вкусным, но больше про него я ничего сказать и не могу. Это вино могло быть как каким-нибудь очень особенным, так и чем-то простым, столовым, но в французской бутылке.

Зато доволен Фетисов, внимательно наблюдавший своими добрыми глазами за моей реакцией, и, удостоверившись, видимо, в том, что я доволен — ушел на кухню, а вслед за ним, где-то через минуту, с видом хозяина этого дома ушел и Василевс.

Я же, сначала выключив телевизор, после, с того же дистанционного пульта завел большую фетисовскую «шарманку» — аудиосистему, запустив аудиодиск на игру, и тут из динамиков зазвучала песня — как раз той самой старой-старой, давно всеми позабытой индастриал-группы, которую я так любил и песни которой все еще по старой памяти иногда напевал.

— Ух ты! — сказал я сам себе — а у нас с Фетисовым в чем-то схожие вкусы!

* * *

Просидев в каминном зале еще полчаса я уже было заскучал, как Фетисов позвал на ужин. Пока я шел в столовую, где Фетисов шумно звеня посудой накрывал на стол, Василевс, отираясь у входной двери, с надеждой глядя на меня мяукал, и, как я понял, просился на улицу.

Выпустив кота я не стал закрывать за ним дверь, а подождал на пороге, пока он, все время на меня оглядываясь и смотря так, будто умолял подождать и не затворять за ним, сделает свои дела, которые после им были аккуратно припорошены снежком, и после — запустил его обратно.

За такое участие Василевс благодарно потерся мне о ноги и обвил ногу хвостом, так что я о него споткнулся и чуть было не упал, едва вздумал идти.

* * *

Как это и принято у хороших людей, первым делом в тарелку еду положили коту, и уже после, убедившись, что тот ест, Фетисов наполнил мою тарелку и уже напоследок свою.

Мы снова пили вино, на сей раз уже красное, и Фетисов, слегка захмелев, разговорился:

— Вот! — сказал он — я часто думаю о том, что я работаю, что-то делаю, стараюсь, но при этом, как мне кажется, постоянно встречаюсь с тем, что те, для кого я что-то делаю — зачастую просто не могут оценить моих трудов в виду своей зачастую недалекости или чувственной неопытности. Это как в архитектуре — архитектор возводит шедевр, а люди его не ценят, потому как совершенно не в курсе всех этих архитектурных тонкостей. Пропорции там всякие, соотношения объемов… Возведи ты где-нибудь сущее уродство — его все заметят, а уж если его правильно оформить, чтобы все было чистенько-аккуратненько — похвалят, и неважно, что твое здание — монстр! Я вообще не понимаю, почему архитекторы давно не красят свои здания золотой краской! Это же верный путь к успеху у архитектурно непросвещенной публики! И плевать, что скажут критики. Они же для всех — кто?

— Очкастые зануды, кабинетные крысы! — поддерживаю разговор я.

— Вот именно!

Через некоторое время мне вдруг захотелось поподробнее расспросить Фетисова, какие у него дальнейшие планы. Вообще, о его жизни, что он будет делать дальше, как собирается жить.

— Ну как-как? — Фетисов нахмурился — в Москве, как я понял, мне быть нельзя?

— Кто же может вам помешать?

— Один перец надменный. Он типа большая шишка сейчас, возомнил себя героем большого возмездия, провозвестником правосудия. У него большие планы на Москву, вроде как он здесь вознамерился справедливость установить.

— Ну а причем здесь вы? Вы же издатель!

— А про меня он думает, что я могу плести против его дел интриги. Да, он преувеличивает мою влиятельность, но он это себе настолько вбил в голову — что говори-не говори — будет стоять на своем!

— Ну, хорошо. А что, вот вы говорили, у вас с ним за общие дела могут быть?

Фетисов засмеялся:

— В центре этих дел вы, Андрюша, только все никак не вспомните, что да как.

Я смущен и подливаю себе вина, после чего предлагаю и Фетисову, но он — пас, накрывает бокал ладонью.