Бедный Енох

Взгляд Фетисова вдруг погрустнел, и, посмотрев мне в глаза, печально так, он сказал:

— Очень надеюсь, Андрей, что вам помогут выстоять, я очень, очень на это надеюсь!

* * *

Хорошо поужинав мы легли спать, а где-то часа наверное в два ночи ко мне заявился Василевс, и, грузно плюхнувшись мне на ноги, урча, расположился там на ночевку. Его толстая, хорошо отъевшаяся тушка согревала мне ноги, и я, на секунду проснувшись, от того что кот располагался в моих ногах, тут же снова уснул, ощущая от кошачьего тепла еще больший, чем раньше, покой и уют.

ГЛАВА I.ХХIIII

Утро выдалось каким-то странным. За ночь резко повысилась температура, и, соответственно, давление.

Проснувшись, я чувствовал себя так, будто по мне проехались асфальтоукладочным катком.

Василевс, проснувшись значительно раньше чем я, сидел у окна на столе и смотрел на улицу, время от времени оглядываясь на меня, а иногда начиная мурча умываться с какой-то неведомой яростью, будто ощущал себя облитым грязью.

Едва же я уселся на кровать, свесив голову, иногда проваливаясь обратно в сон, но только на какие-то секунды, котяра спрыгнул со стола, подошел ко мне, потерся о ноги и после вскочил мне на колени, где тут же фривольно развалился, так что его голова, хвост и лапы свешивались с двух сторон, резко разбалансировав устойчивость возлежания Василевса, от чего он вскоре свалился на пол, не в пример другим кошкам так и не успев перевернуться на лапы и грохнувшись спиной об пол.

Раздался странный звук, будто на пол упало деревянное полено, но никак не плотная, мягкая и теплая тушка кота.

Василевс, будто решив, что попал впросак вроде как не очень красивой ситуации, тут же вскочил на лапы и стал с важным видом расхаживать по комнате туда-сюда с видом хозяина, после чего, еще с минуту полежав у стола и почесав себе за ухом — стал проситься на улицу, так что хочешь — не хочешь — а мне пришлось идти вместе с ним.

* * *

Проходя с нарезающим вокруг меня круги котом мимо кухни, я услышал доносящиеся оттуда звуки готовки завтрака. На плите что-то шипело и шкворчало, Фетисов гремел посудой и что-то тихо напевал себе под нос.

Подождав у открытой на улицу двери, пока Василевс сделает все свои дела, я вернулся на кухню:

— Который сейчас час? — спросил я Фетисова, к тому моменту уже умывшегося и побрившегося, бодренького такого, да и вообще — пребывающего в великолепном настроении.

Фетисов, только кивнув мне головой в знак приветствия, ничего не говоря прибавил громкость работавшего радио: «В Москве — одиннадцать часов семнадцать минут» — сказал диктор, после чего начал с приглашенным на свое радио «экспертом» обсуждать вчерашние московские события, споря, следует ли их воспринимать как погромы, либо как выступления молодежи, стремящейся к большей свободе и демократии.

— В такое утро, Андрей — вдруг заговорил Фетисов — хорошо начинать жить, хорошо начинать умирать… Или заканчивать старые, а то и очень, очень старые дела.

Фетисов говорил так, будто имел в виду не дела, а долги, что, дескать, будто их в такое время отдавать — в самый раз, как будто тому соответствует общий погодный антураж:

— В ванной есть новая зубная щетка, она запакована, надо извлечь, и пакетик с одноразовыми бритвами…

— Спасибо — ответил я и пошел умываться.

* * *

— Вчера в Москве вдруг неожиданно начали звенеть церковные колокола, сами по себе — сказал Фетисов, уже уминавший яичницу, когда я вернулся на кухню.

— Сами по себе?

— Да. — А я почему-то догадываюсь, что это был за звон:

— Сошел ангел, никак?

— Точно. Прибыл. Вернее — проявился. Явился — не запылился. Гаврило был примерным мужем.

— Гавриил?

— Ну да…

Фетисов встает из-за стола и идет накладывать мне завтрак, и делает он это не смотря на все мои «я сам» — протесты.

— И вся эта буза, которая сейчас происходит, стало быть — его рук дело? — спрашиваю я Фетисова, немного беспокоясь тем, что прибытие архангела в Москву заставляет того Москву покидать.

— Ну да. Благородные сердца молодых благородных людей благородно горят для благородных дел!

Мы какое-то время молчим, а я, непривычный к обильной еде с утра ковыряю жаренный горошек с колбаской на своей тарелке, все не решаясь начать их есть:

— И что теперь будет?

Фетисов доел яичницу и начинал звучно отхлебывать горячий чай из большой кружки, на которой нарисован большой цветок с золотыми лепестками:

— Ну, как чего? Гаврилу кто-то научил хорошо соображать на счет руководства разного рода операциями. Так что дело в шляпе. Учитель у него был — первоклассный!

— И это… — я не в пример Фетисову обеспокоен тем, что же нас теперь ждет — ну, оно хорошо кончится?

Но Фетисов лишь грустно улыбается:

— А что? Война может хорошо закончиться?

— Для кого-то и да — предполагаю я, все-таки через силу заставив себя запихнуть себе в рот немного гороха.

— Что-нибудь снилось? — после короткой паузы Фетисов перевел разговор на другую тему.

— Ну… я — странное дело, но пока Фетисов не спросил, мне казалось, будто у меня не было снов — ну…

В голове вдруг стали всплывать образы, которые я тут же и озвучивал: